Игорь Лощилов - Свержение ига

Борис поднял брови, ему явно нравился шустрый монах.

— Давай! — великодушно разрешил он.

Матвей поспешил в парную. Ощера недвижно лежал на полке, его тело было в сплошных кровоподтёках. «Пить», — чуть слышно прошептал он. Матвей пустил свежего воздуха и принёс ковш холодной воды.

— Полежи тишком, — шепнул он, — а как стемнеет, пристрою где-нибудь.

Выполнить обещанное оказалось нетрудным. К вечеру княжеский двор погружался в поголовный разгул. В это время из него можно было вынести всё, что угодно.

...Мело, мело по всей земле

Во все пределы...

Для псковичей настали тяжёлые и беспокойные дни. Вече, состоявшееся после возвращения ополчения из-под Вышгорода, оказалось на редкость единодушным и об изгнании ливонских послов не жалело. Оно решило собрать торопом посошную рать: каждым пяти сохам надлежало выделить по коню и человеку, а каждым десяти — по доспеху для снаряжения кованого полка. Кроме этой обязательной разнарядки по ближним и дальним округам разъехались бирючи с призывом охочих людей. Города стали готовиться к возможной осаде: укреплялись крепостные стены и башни, подновлялось пушечное снаряжение и лились ядра, ковалось оружие и сколачивались городские ополчения, забивался скот и коптилась рыба. Дело особенно оживилось с приходом присланной великим князем помощи. Тяжёлые пушки разделили между тремя крепостями: Псковом, Изборском и Островом. Лёгкие решили держать в кулаке и перемещать по мере необходимости.

Семён трудился не покладая рук над формированием малого наряда. Опыт боев показывал, что выведенные в поле пушкари становились едва ли не первыми жертвами, ибо пищали и лёгкие тюфяки, составляющие основу наряда, были сравнимы по дальности с арбалетами, а вражеские стрелки знали, куда нужно целить прежде всего. Ему пришла мысль упрятать пушкарей за деревянные щиты, которые возились бы вместе с пушками и быстро собирались в требуемом месте. Для изготовления щитов псковский посадник прислал плотницкую артель во главе с мастером по прозвищу Гуляй. Мастер был сметлив, но по-стариковски говорлив, причём все его байки сводились к спору между «немец и псковцц», где последний всегда одерживал верх.

— Цтой-то больно гладко у тебя выходит, — удивлялись артельные, выслушав очередную байку, — немец тоже не прост, инцас похитрее наших будет.

— Ни в жизнь! — запалился Гуляй. — Выставили мы как-то для спора Лапошу, Плеся да Егора. Лапоша немца облапошил, Плесь сумел его оплесть, а Егорий сразу объегорил — и гуляй немец.

Артельные посмеивались и продолжали дразнить весёлого старика:

— Поцему тады все хитрости к нам от немца идут?

— Потому что не дельны и на глазах будто бельмы — дате носа смотреть не приучены. Мы ить верим деньге, котора в руке, а ту, что через неделю, считаем за потерю. Сколь уж бывало, что наши придумки к немцам гуляли, а после к нам ихним умом вертались...

В справедливости этого им пришлось скоро убедиться. Когда щиты были изготовлены и поставлены на полозья, Семён устроил проверку. Сначала дело шло плохо: щиты зарывались в снег, опрокидывались, плохо управлялись. Со временем наступил лад, научились ездить непрерывной цепью, когда передний щит прикрывал сзади идущую лошадь, так что не оставалось видимой щели. Привлечённый столь необычным зрелищем, приехал Шуйский, подробно расспросил Семёна, но, узнавши, чья это придумка, недовольно забрюзжал: защита-де слаба, обзор для пушек плохой, щиты могут загореться, хлопот с ними много и вообще: где такое видано?

Не гораздый на споры Семён молча стоял, ковыряя в ладони. Шуйский хотел уже вынести суровый приговор, но тут выскочил дед Гуляй и заговорил:

— То для Москвы диво, а мы им уже дивовалися. Немец с деревянным огородом давно по полю гулят и людев своих прикрыват.

— Что-то не слышал я о таком, — усомнился Шуйский.

— Как же, князь? Летом на колёсах, зимой на полозах, инчас сто али двести щитов тянут, цельный город, гуляй их в ребро.

— Немец нам не указ, — строго сказал Шуйский, но брюзжать перестал. — Ладно, катайтесь дальше, может, что и выйдет.

— Цто ж ты ранее мне про тот город не сказал? — с обидой спросил Семён деда, когда Шуйский отъехал. — Я бы знатоков поспрошал.

— Э-эх, простота, — вздохнул тот, — я ить князю про немца наплёл, не то пропали бы наши труды. Опять, вишь, свою придумку шишам отдали, зато сколько робят убережём.

— Ну дед, хитёр, — стали зубоскалить артельные, — ишь ты, и город придумал, может, в посадники захотел? А цто, найдём молодую посадницу, настрогаешь ей гуляйциков, и выйдет у тебя цельный гуляй-город! Ох-хо-хо...

С тех пор и стали они называть щиты не иначе как гуляй-город. Вскоре, когда воздух зазвенел от афанасьевских [45] Афанасий — 18 января. морозов, пришла весть о вступлении ливонцев в северную часть псковской земли. К Гдову, первой на их пути крепости, были тотчас же направлены ополченцы и малый пушечный наряд под началом Семёна. Шуйский наставлял его в дорогу:

— В Гдове крепость слабая, сил мало да и воевода с придурью: своевольничает, с доношениями не торопится. Ты уж поспеши, как можешь, а премудрые ухищрения свои тута покуда оставь.

Подкрепление выступило в поход. Путь предстоял неблизкий, и Семён вызвался идти вперёд налегке, чтобы подготовить место и принять следующий за ним пушечный наряд. Успел он как раз вовремя — к крепости уже подходили передовые отряды ливонцев.

Гдовский воевода и вправду показался не слишком умелым, хотя без дела и не сидел. По его приказу уже несколько дней горожане возводили впереди крепостной стены высокие снежные валы. Снег поливали водою, и подошедшие морозы сковали валы крепким ледяным панцирем. Взобраться на них оказалось трудным даже для мальчишек, сразу же устроивших весёлые катания, не то что для закованных в латы рыцарей. Пространство между ледяными валами и крепостными стенами заполняли хворостом и просмолёнными льняными очёсами. Семён наблюдал за этим с неодобрением. Валы, возведённые почти вровень со стенами, на удалении чуть ли не десяти саженей от них, закрывали пушечный обзор и давали неприятелю возможность копиться под самой крепостью, а толстый слой хвороста приближал его к вершинам и так невысоких стен. Воевода на остереженье только махнул рукой:

— Цево о пушках думать, когда их едва за десяток наберёца?

— То сейцас, а завтрева...

— До завтрева нам с тобой есцо дожить нужно. Вишь, сколь железок наползло? — кивнул он в сторону озера.

Действительно, вся недальняя снежная гладь заполнялась неприятелем — казалось, что по белому бумажному листу расползается большое чернильное пятно, а с северной стороны непрерывно текла питающая его струйка. Пятно быстро приближалось, в заходящем солнце то тут, то там высверкивали оружие и боевые доспехи. Часть войска стала огибать крепость справа, вступила в посад. Вскоре там затрещали растаскиваемые на дрова избы и запылали первые костры. «Пожалел свои домины, зато немец доволен, — подумал Семён, дивясь нераспорядительности воеводы, — кабы не ледяные горки, вдарили бы сейцас по посаду и помогли бы шишам дров наломать». Он предложил воеводе поднять пушки со стен на башни.