Игорь Лощилов - Свержение ига

— Если московский князь не покарает злодея, то это сделаем мы. Иншалла! [55] Дай Бог! (татар.)

— Поверить глупому оговору? Машалла! [56] Не дай Бог! (татар.)

— Иншалла!

— Машалла!

По счастью, Джанибека на месте не оказалось — он с раннего утра отправился в Кремль ожидать обещанного великим князем приёма. Нурдавлет метался в нетерпении.

Мулла Хасан успокаивал, как мог:

— Крепись. Время мягчит душевные раны, но лечит их только месть.

И Нурдавлет помчался к Кремлю.

Великий князь уже собирался пригласить Джанибека, когда ему доложили о происшедшем. Он посмотрел в окно — там уже толпились татары, дворцовая стража отгоняла их от крыльца. Иван Васильевич велел привести Нурдавлета и выразил ему сочувствие. Тот, однако, вряд ли что понял — взор его блуждал, губы шептали угрозы. Увидев стоявшего в углу приёмной комнаты Джанибека, он набросился на него и чуть было не всадил стилет, тот самый, который недавно торчал в груди несчастного Бердоулата.

— У тебя есть доказательства его вины? — спросил великий князь, когда стража водворила Нурдавлета на место.

— Я узнал этот тонкий нож! — отчаянно выкрикнул тот.

Джанибек уловил взгляд великого князя и спокойно вышел вперёд.

— У меня действительно был подобный кинжал, — спокойно сказал он, — но теперь я расстался со всем, что может уязвить человека, и уже много месяцев не держал в руках никакого оружия.

— Ты врёшь! — крикнул Нурдавлет. — Мулла Хасан сказал, что ты вернулся к себе под утро и смывал кровь с рук. Как можно окровенить руки и не держаться за оружие?

— Всю эту ночь я провёл дома и никуда не выходил.

— Врёшь! Врёшь! — повторил Нурдавлет, исчерпав свои доказательства. — Ты всегда завидовал мне и захотел лишить отцовского счастья. Ты убил моего Бердоулата и не уйдёшь от моей руки.

— Горе помрачило твой разум, — печально сказал Джанибек. — Клянусь Аллахом, я не причастен к гибели Бердоулата и скорблю о нём...

Глух остался Нурдавлет к словам своего брата, он смотрел на него с ненавистью и твердил одно:

— Ты не уйдёшь, ты не уйдёшь...

— Довольно! — прервал великий князь. — Я сам разберусь в этом деле, а ты, пока не придёшь в себя, будешь находиться под надзором моих людей.

Нурдавлет посмотрел на великого князя и внятно сказал:

— Будь проклят день и час, когда я вступил на эту землю. Ты покрываешь убийцу, и, если до заката не выдашь его, я более не стану служить тебе...

Этот день, 15 марта, москвичам запомнился надолго. Вскоре обнаружилось исчезновение рыжебородого слуги Бердоулата и приезжего муллы. Выходы из Москвы были тотчас же перекрыты крепкими заставами, получившими приказ не выпускать ни одного человека. Всех татар стали сгонять на бывшее ордынское подворье. Туда же приводили всякого, мало-мальски напоминавшего их обличьем. Люди Хованского и дружинники великого князя обыскивали каждый дом и пристально всматривались в его обитателей. И нередко случалось, что к месту сгона отправлялись ничего не ведающие Ваньки да Гришки, а опозоренные мужья угрюмо косились на жён и тянулись за сыромятными вожжами.

Сцибор первым обнаружил исчезновение рыжебородого, направившегося, по некоторым признакам, по ордынской дороге. Он пустился по следу и нагнал беглеца под Дьяковом. Вид старого рыцаря был таким устрашающим, что рыжебородый не посмел отпираться и признался, что убил Бердоулата по приказанию муллы. Тому тоже не удалось скрыться — его опознали среди согнанных на ордынское подворье. К полудню преступников доставили к великому князю. Рыжебородый размазывал слёзы и тихо скулил, оправдываясь тем, что исполнил приказ. Мулла угрюмо молчал. Тогда его заставили опустить ноги в чан с водой, под которым разожгли огонь. Как только над водой стал подниматься лёгкий парок, мулла заговорил. Он рассказал, что действовал по приказу имама и ханского сына Шейх-Ахмеда, вознамерившихся поссорить между собой служилых татар, но что те, в свою очередь получили приказ от самого Ахмата.

Нурдавлет спокойно и тихо внимал сказанному, потом поклонился и вышел. За ним вывели рыжебородого. Во дворе Нурдавлет вдруг выхватил нож и стал наносить им сильные удары по булыжному камню, которым был вымощен подъезд ко дворцу великого князя. На него смотрели с состраданием: горе действительно помутило рассудок несчастного. Сцибор подошёл к своему другу со словами утешения. Тот не слушал, однако в глазах его не было безумия. Иступив и выщербив лезвие, он подошёл к рыжебородому и опрокинул его. Убийца дико завопил, предчувствуя скорую кончину, но скорой ему не вышло. Нурдавлет зажал его голову между колен и стал неторопливо водить по шее ножом. Он говорил какие-то слова, но их не было слышно за воплями рыжебородого, а Нурдавлет всё пилил и пилил...

Сцибор покачал головой — мудрость друга не выдержала испытания, она проявлялась только за столом. Великий князь поглядывал в окно и тоже осуждал:

— Лют сыроядец, а и без него беда. Мог ведь выполнить угрозу и перебежать, скажем, к мятежникам, то-то стало бы лихо.

Он поймал себя на мысли, что любое затеваемое против него действие усугубляется мятежом братьев, который уже давно перерос рамки семейных раздоров. Хочешь не хочешь, а придётся преодолеть гордость и уступить им. Обидно, конечно, раздавать собранное, но и тешить врагов раздором более нельзя.

Он вызвал Вассиана Рыло и приказал собираться в путь.

— Скажи братьям, пусть возвращаются в свои вотчины, а я их буду жаловать во всём. Предложи Андрею Калугу да Алексин, казну посули, ну и по-своему загромыхай: враг-де у врат зубами скрежещет от радости за нашу свару и тенёта на выи готовит...

На другой день Вассиан и бояре Андрея большого выехали из Москвы к литовскому рубежу.

Магистр Ливонского ордена не мог успокоиться. Словно забияка, получивший крепкую сдачу и считающий, что «били не по правилам», он ждал случая для очередного удара. С уходом московской рати Оболенского осаду Дерпта пришлось снять, и магистр решил, что случай представился. Ливонцы снова вторглись в псковскую землю. На этот раз они шли с запада, и первой крепостью, вставшей на их пути, был Изборск.

Изборская крепость, опоясавшая светлой лентою гору Жеравью, была крепким орешком для всякого врага. Стены из плиточного камня толщиною чуть ли не в две сажени строго следовали извивам горы, что укрепляло их твёрдость и позволяло противостоять ударам тяжёлых стенобитных машин. Четыре из шести башен грозно смотрели на запад, откуда обычно приходили непрошеные гости. На двух центральных, самых высоких — Вышке и Рябиновке, — стояли великобойные пушки, безответно разившие врага на дальних подступах. Пушки двух крайних башен — Темпушки и Плоскушки — служили для создания многоярусного бокового огня. Строители крепости оказались горазды на выдумку. Они не стали делать обычных ворот с проломами в стене, но устроили так, что на месте входов две встречные стены заходили одна за другую, образовывая захаб, так что неприятель, намеревающийся проникнуть внутрь, подвергался перекрёстному огню защитников с противоположных стен. Из крепости было устроено несколько тайных лазов к озеру и прилегающим оврагам, которые могли быть использованы для вылазок защитников и посылки гонцов.