Игорь Лощилов - Свержение ига

Он прибыл туда за полночь и нашёл застолье в полном разгаре. Князья давно обсудили свои первостепенные дела и теперь тешились воспоминаниями о былом удальстве. Появление свежего человека из Москвы вызвало новое оживление. Матвей добросовестно пересказал новости и не спешил говорить о цели приезда. Нарисованная им картина всеобщего воодушевления при подготовке к отражению ордынского нашествия радовала старых князей и в то же время смущала их. Они не раз уже корили себя за опрометчивый отказ от сотрудничества с Москвой и, чтобы оправдать его, лелеяли свою обиду, то и дело поминая историю с грамотой. Матвей истории с грамотой не знал и не любопытствовал, только невзначай помянул, что имеет бумагу, которая наверняка важнее той грамоты. Насторожились князья — покажи, коли не секрет. Матвей оглядел застолье, поинтересовался, почему нет молодёжи.

— Что им здесь делать? Молод князь — молода и душа, — послышались голоса, — покуда без них справляемся.

— А они без вас, потому и шалят без надзора.

Князья согласно закивали.

— Я в евонные годы уже навоевался и все княжеские дела ведал, — пожаловался Вяземский на своего сына, — а у него лишь игрища на уме. На неделе по два раза в Верею шастает к этой чужеземке, прости его Господи.

— И то, развела у себя вертеп, — поддержали другие, — кто знает, чем они тама занимаются?

Старик Воротынский встрепенулся и, как всегда непонятно, задребезжал:

— Иной едино по малолетству может зло сотворити и восхотеша не по своему достоинству саны честна достигнуты...

— А может, измена какая? — выкрикнул Белёвский, чтобы прервать заумь заговорившегося старика.

— Про измену не знаю, — сказал Матвей, когда князья угомонились, — а вот про то, что они хотят отцовские наделы в своё королевство объединить, доподлинно известно. Хотя, может быть, и по вашему наущению.

Поднялся шум пуще прежнего — как можно, мол, такую безделицу нести? Тут Матвей вместо ответа и развернул перед ними хартию. Смотрят князья и никак не могут взять в толк. Первым сообразил Ольшанский:

— Э-э, да у нас новая держава открылась. Зачем же ты, Пётр Алексеевич, скрываешь, что к новому королю пристал?

— Где? Что?! — крикнул Вяземский и полез к хартии.

— И ты, князь, на старости лет решил лукавить?

Воротынский захлопал недоумённо глазами и забормотал:

— Никако же ничего того же не хотя и не мысля в своём уме такому быти...

Белёвский по обыкновению закричал об измене. Князья грудились возле карты, находили свои уделы и охали, а когда первое изумление прошло, набросились на Матвея с расспросами.

— Сыновей своих поспрошайте, — сказал он, — я и сам толком не знаю.

Ольшанский послал за сыном. Тот скоро явился и сонно смотрел на взбудораженных стариков, не понимая, в чём дело, пока отец громоподобным рыком не согнал с него одурь.

— Прости, тятя, — заговорил он, уставясь в хартию. — Сбирались мы точно и свои мечтания имели, чтобы все наши княжества объединить, стать сильными и не кланяться в разные стороны, как теперь.

Меж гостей прошёл удивлённый шёпот, кто-то спросил:

— Кого же вы в главные князья метили?

Молодой Ольшанский помялся:

— Не было у нас главных князей.

— Как же без водыря? В стае и той вожак имеется. А может, у вас, навроде пчёл, матка главной мыслилась? И какую титлу ей дали?

Ольшанский густо покраснел и чуть слышно вымолвил:

— Королевы...

— А вы, значит, подол за ней таскать? Огорчили, сынки, неужто промеж себя никого не сыскали?

— Это же по какому праву она сверху? У ней ведь муж есть.

— Дак она свово мужа с дому погнала.

— Ох и дела... И кто вас только к ним наставил?

Ольшанский торопливо объяснял. Вскоре наряду с Еленой выплыло имя Лукомского. Тот обещал молодым князьям поддержку со стороны польского короля, ордынского хана и нового московского государя, который будто бы скоро сменит теперешнего. Самого же Лукомского мыслилось поставить во главе Совета князей — высшего органа будущего королевства. Становилось ясным, что старый плут дурил молодёжь, и князьям стало обидно за сыновей.

— Неужто не видели, что чужеземцы вашими руками себя поднимают? — вздыхали они. — Почто слушались, как овцы?

Молодой Ольшанский не выдержал и огрызнулся:

— А вы будто не слушались? Не с Лукомского ли слов решили недавно Москве войну объявить?

Князья опустили головы — что было, то было.

— И с грамотой нашей, которую московскому государю посылали, тоже, никак, обман? — нерешительно спросил кто-то.

Действительно, намерение верховских князей соединиться с Москвой противоречило намерениям будущих «королей», поэтому навряд ли грамота попала в руки великого князя. И тогда всё, чем пугал их Лукомский, лживо от начала и до конца. Осознав это, князья вдруг зашумели разом, и столько горечи звучало в их позднем раскаянии.

Как ни спешил Матвей, а сил у него более не оставалось. Пришлось задержаться и сполна отведать гостеприимство верховских князей. В Москву его отправили только через сутки, и если бы не был наслышан Матвей о необычном хлебосольстве здешних обитателей, то подумал бы, что его придерживают нарочно. В пути он всё время размышлял о происшедших событиях.

Оказывается, верховские князья ещё год назад предлагали заключить негласный союз с Москвой, и только по непонятным причинам их грамота не дошла до великого князя. Теперь, с раскрытием заговора молодых князей и разоблачением козней Лукомского, предоставлялся удобный случай для возобновления переговоров с верховскими. Ведь сейчас они по приказу короля готовят свои дружины для войны с Москвою. Следовало бы немедленно послать к ним для переговоров важного представителя, с тем чтобы перетянуть на свою сторону. Об этом он и хотел доложить государю.

Москва, однако, встретила его равнодушно. Великий князь к себе не допустил, Патрикеев отмахивался, как от надоедливой осы. Матвею с трудом удалось отловить его и заставить выслушать. Тот равнодушно смотрел мимо, видимо, скакал мыслями по своим наместническим делам, потом прервал:

— Не мельтеши, государю заниматься этим недосуг. Жди, когда призовут.

А вечером вызвал и приказал выехать в Псков с письмом к Шуйскому.

— Государь требует вернуть ему пищальников и иных стрельцов, коих у нас великая недостача. С ними и возвернёшься...

Матвей горько вздохнул. Был бы на месте Белёвского князя, подумал бы про измену, а так пришлось утешить себя тем, что по его чину знать объяснений происходящему ему не полагалось.

Громче буря истребленья,

Крепче смелый ей отпор!

Ливонский пёс, зализав полученные весной раны, снова начал выползать из своего логова и тревожить соседа, делаясь всё нахальнее и кровожаднее. В погожий августовский день немцы приплыли озером к русскому берегу и стремительным наскоком напали на Кобылий городок. Занятые полевой страдою, мужики были рассеяны по окрестным угодьям, в городке оставался в основном «непротивный» народ: бабы, дети, старики. До боевого оружия дело не дошло; немцы подожгли дома и убогие городские укрепления, иссушенное временем дерево занялось быстро и поглотило без малого четыре тысячи душ. Пока псковичи готовили ответную укоризну, пришла весть о движении многотысячного ливонского войска во главе с самим магистром. Говорили, будто ливонцев поддерживают ревельцы, а всего у немцев не менее ста тысяч человек. Шуйский отрядил гонца в Москву с просьбой о помощи и начал готовить город к осаде. Тут-то и прибыл Матвей с письмом великого князя, требующего возвратить пушечных хитрецов. Князь-наместник схватился за голову: как можно ослаблять в такое время осадные силы и как можно преступить слово государя?