Игорь Лощилов - Свержение ига

— И ты отступился? — возмутился Матвей. — Бывало, при самом государе на царского посла руку поднимал, а ныне от княжеского наскока сробел.

— Так цево, супротив ветра, сам знашь, не надуешься.

— Уж и пословицей прикрылся, а что из-за ваших свар больше людей русских погибнет, тебя вроде как не касается?

— Так я цё, моё дело — с пушек стрелить.

— Это когда враг под стены приступит, а до того — по своему делу так рассудить, чтобы наибольший урон ему нанесть. Ты ведь тут навроде пушечного воеводы. Да, да, не улыбайся. Тебя государь от своего сердца оторвал, посколь сам о пушкарях большую нужду имеет. Посему должен ты всё своё разумение приложить, чтобы немца скорее одолеть и Москве на подмогу поспешить. Пошли к князю, будем дуть вместе.

Шуйский выслушал Матвея и нахмурился:

— Еше один стратиг объявился? Уж и не знаю, куда от Ваших советов бежать, каждый о своём долдонит, а у меня-то сто дел, ежели не поболее.

— Многотрудны твои дела, князь, и управляешься ты ими знатно, — восхищённо проговорил Матвей, — так государю и скажу. И пушечных хитрецов искусно пристроил, тоже не забуду помянуть. А всё ж надобно тебе их послушать, они не о своей корысти пекутся...

— Да я разве супротив? — размяк Шуйский. — Только сейчас не станешь бойницы переделывать, когда немец на подступе.

— И опять ты правый, — продолжал своё Матвей, — но окромя бойниц есть и другие замышления.

— Делайте, как знаете, — пришлось согласиться Шуйскому.

Спору этому всё равно не суждено было длиться. Среди ночи псковичей встревожил глухой взрыв. Наутро поползли слухи, что обвалилась часть примыкающей к Кутекроме крепостной стены. Одни говорили, что обвал вызван весенним половодьем, когда разлившиеся реки подточили прибрежные кручи. Другие обвиняли пушкарей, которые-де начали рыть землю у Кутекромы. В подтверждение поминали Бурков костёр, который шатается и вот-вот рухнет по той же причине. Недоверчивые псковичи поспешили увидеть всё своими глазами, но путь им преградили стражники. Они плотным кольцом оцепили мыс, образованный слиянием рек, и даже значительную часть правого берега Псковы у её устья. На охранном месте копошились работные люди, вздымалась пыль, к нему спешили телеги с камнем. Власти призывали не поддаваться страху, но от объяснений уклонялись, а там, где молчит власть, гремят слухи. Чего уж не наслушались псковичи в эти дни!

А у ливонского магистра дело не заладилось. Изборская крепость стояла несокрушимо и решительно отбивала все приступы. Безуспешно простояв два дня, ливонцы направились к Пскову. Их передовые отряды показались уже 24 августа и могли наблюдать с Завелицкого поля за спешной работой у крепостных стен. Обрадованный донесениями передовиков и ходившими слухами, магистр велел подтягиваться к Пскову всем своим силам. 28 августа ливонцы наконец собрались вместе, на следующий день к ним подошло городское ополчение из Дерпта. Обширное Завелицкое поле оказалось сплошь занятым врагом. В сумерках на нём возникало дрожащее марево из костров, уходившее за самый окоём. Спешный приход врага не оставлял надежды на то, что он будет готовиться к долгой осаде и позволит псковичам дождаться помощи. Действительно, прибежавшие из Завеличья сообщили, что немцы рыщут по берегу в поисках лодок и сколачивают плоты для переправы. Приступ был назначен на 30 августа.

Загудели псковские храмы, сзывая людей на предбитвенную службу. Священники вспоминали доблестного князя Довмонта [59] Довмонт — псковский князь с 1266 по 1299 г. и его славные победы над врагом, обращаясь с неизменным призывом:

— Троица, Бог наш привечный! Помози нам в сей час за супротивные враги. Да не будем мы в расхищение поганым! Да не опустеет пажить овец твоих!

На буевище вышел сам князь Шуйский, поклонился народу и сказал:

— Братья мужи-псковичи, кто стар, тот будет мне отец, а кто млад, тот будет брат! Враг топчет нашу землю, идя с разных концов. Помог бы нам государь московский великий князь Иван Васильевич, да сам он от злых татаровей отбивается. И ему куды как трудней: мы за крепкими стенами, а он в чистом поле супротив бесщётных ратей. Будем уповать на свою силу и Божье заступление. Завтра предлежит нам живот или смерть, отстоим же, братья, Святую Троицу и своё отечество! Взойдите на стены и сокрушите извечных укорителей, как бывало в далёкие и недавние времена!

Псковичи отвечали согласными криками. Всю ночь готовился город к предстоящей битве.

Немцы начали приступ ранним утром. Их первые лодки появились из белёсой мути, таща за собой клочья разорванного тумана. Крепость отозвалась дружным пушечным огнём. Поверхность реки Великой закипела разрывами. Многие из них попадали в цель, вздымая к небу деревянные обломки. Оставшиеся в живых люди барахтались и освобождались от мешающих белых плащей, те плыли по тёмной воде, как большие оглушённые рыбины. Однако вражеских лодок было много, некоторая их часть достигала правого берега, и под крепостными стенами собиралось всё больше приступных сил. Вскоре выявились две главные точки их копления — угловые башни крепости.

Семён, руководивший пушечным нарядом у Буркова костра, терпеливо следил за приближающимися ливонцами и решил до времени не открывать огня. Лишь когда они подошли совсем близко, подножие прилегающих к башне стен опоясалось сизым дымом — грянули пушки подошвенного боя. Раз за разом изрыгали они из своих жерл каменный дроб, который смертоносным веером разносился вокруг, разбивая вражеские головы и застревая в их телах. Вскоре все подступы к башне оказались усеянными ливонцами. Стоны, крики, ругань умирающих и раненых отпугивали живых, они теснились отсюда к северо-западной окраине крепости. Туда же сосредоточила огонь немецкая артиллерия, расположенная на Завелицком поле.

Речной мыс у Кутекромы стал быстро заполняться врагом, который из-за недосягаемости крепостных пушек находился здесь в сравнительной безопасности. Стрелы и камни защитников не наносили им существенного вреда. Прикрываясь привезёнными с собою деревянными щитами, ливонцы приблизились к подножию и начали подсекать стены, надеясь вызвать их обвал. Защитники лили на них огненную смолу, пытались зацеплять крюками, прикреплёнными к длинным шестам, и вытаскивать наверх, однако плотный пушечный огонь и стрельба арбалетчиков не позволяли им высовываться из-за стен. Подоспели приступные лестницы, по ним начали карабкаться первые смельчаки, к мысу прорывались всё новые лодки, пополняя ряды ливонцев.

К середине дня весь мыс у подножия Кутекромы заполнился ливонцами, а они всё прибывали, и путь теперь у них был только один — на крепостные стены. Близился час решительного штурма. Обе стороны притихли, как борцы, делающие вдох перед последним броском. И тут грянул залп с правого берега Псковы, где в прибрежных зарослях притаился гуляй-город. Пскова — речка невеликая, а пушкари стреляли почти в упор своим излюбленным приёмом «через пушку», отчего залпы следовали один за другим и вскоре слились в сплошной грохот. Каменный дроб, литые пули, ядра — всё, до чего дошла к тому времени пушечная хитрость, понеслось на небольшой участок земли, забитый готовящимися к приступу ливонцами. Они в страхе заметались, опрокидывая друг друга и топча упавших. А в это время из глубины Псковы показались учаны [60] Учан — большая лодка. с псковскими дружинниками. На первом стоял сам князь-наместник, закованный в немецкую броню. Учаны пронеслись мимо ополоумевших от страха ливонцев, осыпая их роем стрел. Выйдя в реку Великую, они обогнули мыс и направились к берегу, где стояли лодки и плоты, доставившие приступные силы. Ливонцы при виде приближающегося врага немного приободрились, готовясь к рукопашной сече, ибо предпочитали пасть от доброго меча, чем от свистящего камня. Но псковичи их надежд не оправдали, они стали цеплять с помощью железных крючьев лодки и утащили их от берега, лишив ливонцев последней возможности спастись. И тогда те замахали своими белыми плащами, вздымая их на ратовищах копий. Псковичам этот знак был неизвестен, сами они белых одежд не носили, а немцы тоже не привыкли просить пощады. Откуда им было знать, что утвердившийся со временем ритуал — поднимать при военном поражении белый флаг — получит своё начало от плащей надменных тевтонцев, расстреливаемых под стенами Крома?