Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

Прочтя письмо Леопольда, Пётр бросил его на стол, пробормотав:

— Старый лис. Выскользнул как налим.

— А что ты хотел, герр Питер? — сказал Лефорт.

— Но ведь это же подло. Чуть более года блюли союз — и нате вам.

— Питер, да за такой кусок, как Испания, они родного отца продадут.

— Но ведь король-то испанский жив ещё. Жив. Что ж они заранее его хоронят? И ты смотри, письмо-то визирю вместе с Кинским подписал и посол Венеции Рудзини. А? Это что ж, выходит, что и Венеция хочет нарушить наш союзный договор. А?

— Ну, поедем в Венецию, там на месте выясним. Может, Рудзини действовал по собственной инициативе, без согласия с правительством.

Однако поехать в Венецию Петру не суждено было. Перед самым выездом пришло из Москвы тревожное письмо от Ромодановского:

«Пётр Алексеевич, семя, брошенное Милославским, растёт [78] ...семя, брошенное Милославским... — См. примеч. № 18. . Восстали четыре стрелецких полка, что стояли на польской границе. Скинули своих командиров, выбрали новых и идут на Москву, дабы возвести на престол Софью, которая, по нашим сведениям, обещала им многие льготы и послабления. Сдаётся мне, пора вам на Москве быть».

В ответ на письмо Ромодановского, оставшегося правителем Москвы, Пётр тут же пишет ответ и шлёт его с поспешным гонцом:

«Ваша милость пишет, что семя, брошенное Милославским, растёт. Прошу вас, Фёдор Юрьевич, быть твёрдым, строгостью можно загасить разгорающийся огонь. Мне очень жаль отказаться от необходимой поездки в Венецию, но по случаю смуты мы будем к вам так, как вы совсем не чаете. Пётр».

Пётр вызвал к себе Возницына.

— Прокофий Богданович, взбунтовались стрельцы, и я боюсь думать, что там ныне творится. Ты остаёшься здесь и будешь участвовать в переговорах, блюдя, сколь возможно, наши интересы. О нашей смуте никому ни слова, более того, если пойдёт слух, опровергай, мол, мне о том неизвестно.

— Ясно, Пётр Алексеевич.

— Обеими руками держись за союзный договор, тот, январский. И если вынудят уступать, уступай с запросом и помедленнее. В случае, если припрут к стенке, кивай на меня, мол, посоветоваться надо. Тяни время, как только можешь. С волками жить — по-волчьи выть.

После Возницына к Петру были вызваны Головкин и Аргилович.

— Вот что, други мои, придётся вам в Венецию без меня ехать. Поскольку там уже готовились к нашей встрече, извинитесь за меня, мол, дела в Россию позвали. А вам главная задача: наиподробнейше ознакомиться с устройством галер. Буде возможность, сделайте модель таковой. Но более всего чертежей нарисуйте. И поподробнее. Приедете, сам буду принимать, и если чего упустите, не нарисуете, дорисую на спинах. Ясно?

— Ясно, господин бомбардир, — вздохнул Головкин. — Без тебя скучно будет нам.

— Ничего, Гаврила Иванович, мне вас тоже будет недоставать. Перетерпим.

Дивился Венский двор внезапному отъезду Петра. Утром принимал у себя наследника престола, ласково с ним беседовал. А уж после обеда — фьють! — и исчез. Ни с кем не простившись, никого не известив, ускакал на пяти каретах, в сущности со всей свитой.

Граф Кинский явился к Возницыну за объяснениями.

— В чём дело? Что случилось?

— А ничего особенного, граф, — отвечал думный дьяк со вздохом. — На то есть воля государева.

— Но какова причина столь скорого отъезда?

— Откуда нам знать, — вздыхал Возницын.

И как ни бился канцлер, кроме «воли государевой», ничего не услышал в объяснение внезапного отъезда царя. Поверил ли?

А Пётр велел гнать на Москву без остановок, задержки были лишь на станциях во время смены лошадей. Так случилось, что этим занимался Меншиков, умевший где подкупом, а где угрозой ускорять перепрягание. Все спали в каретах на ходу. О том, чтоб остановиться, поспать хоть ночь по-человечески и поесть горячего, боялись и заикнуться. Бомбардир был хмур, малоразговорчив и грозен. Пробавлялись все сухомяткой.

Где-то перед Краковом слетело заднее колесо у одной из карет. Кучер чесал в затылке, не зная, как подступиться. Пётр тут же, велев притащить дёготь, сам поднял карету, установил на какое-то полено, дёгтем смазал ось, насадил колесо, вбил новую чеку вместо утерянной. Выбил полено. Скомандовал:

— Едем! — и влез в свою коляску.

А через два дня после его отъезда прискакали в Вену гонцы из Москвы с радостной новостью: стрельцы разгромлены под Воскресенским монастырём, мятеж подавлен, зачинщики казнены, многие взяты под стражу.

— Ах, — сокрушался Возницын, — где ж вы разминулись с государем? Скачите скорее следом, догоняйте, обрадуйте.

И помчались гонцы догонять царя. Догнали в Кракове. Узнав о разгроме мятежа, Пётр повеселел, поднёс гонцам по чарке:

— Спасибо, братцы, сняли камень с сердца.

Расспросил о подробностях, но гонцы мало что могли добавить к письму Ромодановского. Только сообщили, что разбили бунтовщиков боярин Шеин и генерал Гордон с князем Кольцовым-Масальским.

— Ну что, поворачиваем назад, мин херц? В Венецию?

— Погоди, Алексаха, надо подумать.

Чего там? Хотелось Петру назад через Вену ехать в Венецию, а там, может, и во Францию удалось бы заскочить. Очень хотелось. Но «семя Милославского», неожиданно давшее недобрые всходы, звало в Россию.

— Нет, не выкорчевал князь Фёдор Юрьевич все эти всходы, — вздыхал ночью Пётр, ворочаясь под рядном. — Не выкорчевал.

— Почему так думаешь, мин херц?

— Он же наверняка побоялся Соньку трогать, а всё ведь оттуда тянется, от неё, суки.

— Ну она ж царевна, как её прищучишь?

— Вот то-то и оно. Прикрывается фамилией, дрянь мордатая. Ну ничего, приеду, я и её поспрошаю как следует. И ей не спущу.

— Значит, домой поедем?

— Спи. Утро вечера мудренее.

Утром, посовещавшись с Лефортом и Головиным, решили всё-таки ехать в Россию. Пётр был убеждён, что всё было сделано слишком поспешно, а стало быть, не доведено до конца.

— Ну, вот считайте, письмо о бунте пришло шестнадцатого июля. Так? — убеждал он великих послов. — Мы выехали девятнадцатого, а через два дня явились в Вену гонцы, всё, мол, сделано. Нас они догнали двадцать четвёртого. Что можно было сделать за сей короткий срок?

— Но ты учти, Пётр Алексеевич, первое-то письмо шло обычной почтой, считай, почти месяц.

— Нет, нет, — не соглашался Пётр. — Мы вон с Цыклером сколь провожжались, а там их всего пятеро было. А здесь четыре полка взбунтовались, и они — чик-чик — в неделю управились. Не ожидал я этого от Ромодановского.

— Зря ты на князя Фёдора эдак-то, Пётр Алексеевич. Он из-за тебя ж спешил. Чтоб скорее тебя успокоить.

— Возможно, возможно. Приеду, разберусь. Сам разберусь.

Но теперь, по крайней мере, хоть гнать не стали. Ехали не спеша, останавливались на ночёвки на постоялых дворах, в гостиницах. И ели по-людски — с тарелок, горячее. И Пётр опять стал любопытен, в Величке задержался, чтоб осмотреть соляные копи. Вблизи города Бохни осмотрел лагерь польской армии. И наконец в Раве Русской встретился с Августом — новоиспечённым королём.