Владимир Зима - Исток

— Я не отказываюсь. Однако никто не сможет убедить меня в том, что участие в викинге обязательно для каждого воина, — сказал конунг Рюрик и оглядел своих воинов.

Как он и ожидал, никто не отвёл глаза в сторону, все считали, что Рюрик поступил справедливо и достойно.

Разъярённый конунг Гуннар приказал седлать лошадей и закладывать санки для женщин. И как ни уговаривали его остаться, Гуннар уехал.

А конунг Рюрик продолжил весёлый пир.

Однажды в середине зимы в замок конунга Рюрика спустился с гор одноглазый свинопас Харальд.

Слуги не сразу впустили его в зал, где пировал Рюрик, и лишь когда седобородый Харальд надавал тумаков нерасторопному прислужнику, перед старым викингом отворились настежь все двери.

Это был тот самый Харальд, который ходил в походы ещё с отцом конунга Рюрика и всегда становился на нос драккара, первым принимая удары врагов.

А теперь он был сгорблен и сед, его одежды пропахли свиным дерьмом, пальцы были грязными и корявыми.

— Конунг Рюрик! Я приветствую тебя и твою удачу! — сказал одноглазый Харальд и осушил единым духом огромный рог пива. — Я хочу обратиться к тебе с вопросом: не разучился ли ты охотиться на волков?

— Конечно же нет! — живо откликнулся Рюрик, припоминая излюбленную забаву своего детства. — И готов хоть сейчас отправиться на охоту.

— Иного ответа я от тебя и не ожидал, — удовлетворённо сказал Харальд. — Завтра утром вели оседлать две дюжины добрых коней. Мы отправимся в ущелье Рыжего Быка, где я выследил волчью стаю... Эти лютые звери повадились таскать не только твоих свиней и овец, но даже и сторожевым псам перегрызают глотки... Пора проучить серых разбойников, не так ли, мой конунг?

— Давно пора! — с жалостью глядя на старого викинга, сказал конунг Рюрик.

Как ни пытался бодриться одноглазый Харальд, выглядел он довольно жалко, и на его месте Рюрик предпочёл бы принять почётную смерть с мечом в руке, нежели влачить столь убогое существование.

После второго рога с пивом старого викинга стало клонить в сон, и он свалился на пол неподалёку от очага. Рюрик приказал слугам бережно перенести старого викинга на полати и накрыть одеялом из волчьих шкур.

Пир был окончен прежде обычного времени, охотникам следовало хорошенько отдохнуть.

Задолго до рассвета громко протрубили турьи рога, сзывая доблестных воинов Рюрика на молодецкую забаву. Ещё затемно, наскоро подкрепившись, две дюжины охотников выехали из ворот замка и поскакали в горы.

Холёный жеребец Рюрика фыркал на крепком морозе, пускал из обеих ноздрей упругие струи пара, так что со стороны, верно, казалось, будто под конунгом гарцует волшебный дракон, извергающий дым и пламя. А сам Рюрик казался себе непобедимым героем, повергающим страшных чудовищ.

Охотники скакали в молчании. Лишь Эйрик время от времени недовольно покрикивал на своего коня, прихрамывающего на правую переднюю ногу.

А Рюрик находился в прекрасном расположении духа и нахлёстывал своего жеребца, полной грудью вдыхая морозный воздух, в который время от времени вплетались запахи овечьих отар и можжевелового дыма, прокисшей соломы и палёной шерсти.

Дорога пролегала вблизи усадеб свободных бондов, через хутора отпущенных на волю рабов, мимо загонов для многочисленных стад, принадлежавших конунгу Рюрику.

Порой дорога углублялась в дремучий лес, порой стелилась по окраинам заснеженных полей.

Встречные бонды, приветствовали своего конунга, низко кланялись, выражая почтение, желали удачи в охоте.

Когда всадники углубились в лес, острый слух Рюрика уловил детские крики и всхлипывания. Может, в иной день эти звуки прошли бы мимо внимания конунга, но в то утро у него было такое доброе настроение, что он остановил жеребца и поднял руку, призывая всех прислушаться.

Детский плач послышался совсем рядом, за сугробами, вплотную примыкавшими к придорожным кустам.

Рюрик решительно направил своего жеребца через сугробы и скоро увидел глубокую яму, на дне которой в сухом снегу копошились три полуголых младенца. Они карабкались вверх по крутому склону и беспомощно соскальзывали вниз.

Рядом с Рюриком остановил своего коня Эйрик, заглянул в яму, меланхолично кивнул.

Некоторое время Рюрик и Эйрик молча наблюдали за тем, как детёныши пытаются выкарабкаться из снежной ямы.

— Бьюсь об заклад, что вон тот, рыжий, вылезет наверх, — сказал Эйрик, указывая кончиком плети на самого шустрого малыша.

— Если это произойдёт, я подарю ему имя, — сказал Рюрик и, повернувшись к своим людям, приказал одноглазому Харальду: — Узнай, кто посадил их сюда.

Старый викинг, недовольный задержкой охоты, огрел плетью коня и ускакал на хутор.

Охотники, собравшиеся вокруг снежной ямы, стали криками подбадривать неразумных детёнышей, цепляющихся окоченевшими пальцами за снег.

Вскоре силы двоих мальчуганов иссякли, они смирились с гибелью, но рыжий с невиданным упорством продолжал лезть из ямы, срываясь вниз почти от самой кромки.

Когда же он вновь вскарабкался к самому краю ямы, Рюрик встретился взглядом с затравленными и отчаянно злыми глазами обречённого малыша, подумал секунду-другую и сказал:

— Эйрик, ты прав... Ты выиграл. Он выберется и сам, но это займёт время, так что помоги ему.

Эйрик спешился, наклонился к краю ямы и протянул малышу руку.

Мальчуган вцепился в меховую перчатку ослабевшими руками, затем из последних сил подтянулся и ухватился за варежку зубами.

От неожиданности Эйрик громко выругался и под громкий гогот столпившихся вокруг ямы друзей поднял свою руку с намертво вцепившимся в пальцы рыжим оборванцем.

Конунг Рюрик объявил во всеуслышание:

— Это будет настоящий воин! Он мне нравится.

Рыжий мальчуган испуганно озирался, сквозь рваные лохмотья просвечивало посиневшее тельце.

— Согрейте его, — приказал Рюрик, и в ту же минуту малыш был укутан в тёплый полушубок.

Одноглазый Харальд вернулся и объявил:

— Здесь живёт раб-вольноотпущенник... У него нет еды, поэтому он обрёк детей могиле.

— Я даю этому малышу имя — Хельги! — сказал конунг Рюрик. — Слышите?! С этой минуты его имя — Хельги... Харальд, поручаю тебе юного Хельги и надеюсь, что ты воспитаешь его настоящим викингом! Научи его всему, чем сам владел когда-то, — умению водить боевой корабль, умению драться на мечах и на ножах, обучи всяким штукам, как если бы это был твой сын.

Одноглазый согласно кивнул.

И ватага охотников понеслась дальше.

— Однажды зимой, когда много народу съехалось в Уппсалу, был там и Ингвар-конунг с сыновьями, — протяжно пел слепой скальд, едва перебирая пальцами струны кантеле. — Сыновьям конунга Ингвара захотелось поиграть с сыновьями других конунгов, и вот Альв, сын Ингвара-конунга, и Ингьяльд, сын Энунда-конунга, затеяли свою игру, и каждый из них должен был стать вожаком своей ватаги... Во время этой игры Ингьяльд оказался слабее Альва, и так разозлился, что громко заплакал... Тут подошёл к нему Гаутвид, сын его воспитателя, и отвёл его к Свипдагу Слепому, его воспитателю, и рассказал тому, что стряслось... И Свипдаг сказал, что это большой позор для Ингьяльда, и велел поймать волка и вырезать у него сердце, приказал изжарить это волчье сердце на вертеле и дал съесть Ингьяльду... Съел Ингьяльд волчье сердце и на всю жизнь стал коварным и злобным, каким был убитый волк...