Владимир Зима - Исток

— Да, — кивнул Агафангел. — Весёлое место... А повар у нашей красавицы — просто волшебник!

— Мы будем веселиться!.. — неожиданно громко крикнул император, взмахивая рукой с зажатым в ней фиалом, так что вино выплеснулось прямо в лицо неподвижно застывшему варвару-телохранителю.

Не поведя бровью, варвар принялся слизывать густое красное вино с обвислых усов.

— Но где же обольстительница Анастасия?.. И почему её нет с нами?! А почему вы все замолчали? Смею надеяться, что не мой приход послужил помехой вашему разговору? Итак, друзья мои, о чём шла беседа? Надеюсь, вы не замышляли ничего дурного, а?..

— Как вы могли такое подумать, ваше величество!.. — испуганно вскричал чиновник из логофиссии дрома.

— Мы лишь пытались выяснить наши взгляды на проблемы войны и мира, ваше величество, — спокойно ответил эпарх Никита.

— Какой вздор! Разве это тема для беседы в доме Анастасии?.. Именно по этой причине она и сбежала от вас! Давайте поговорим о возвышенном и прекрасном, ну, например, о любви и поэзии, и вы увидите, Анастасия немедленно выйдет к нам. Начинай, Георгий!.. Ты ведь знаток эллинской поэзии, не так ли?.. Ну же!..

Растерявшись от неожиданного предложения, Георгий не мог припомнить ни одной строчки. Налившись красной краской, он молчал...

— Увы, не желает мой друг Георгий потешить нас... Что ж, послушай, какие стихи знает моя старая гвардия!.. Дормидонт!

И тут же седовласый патрикий, поднявшись со своего места, принялся громко декламировать вульгарное сочинение неизвестного поэта — про то, как некий юный пастушок повстречал на лугу хорошенькую нимфу и что из всего этого воспоследовало...

Император самозабвенно хохотал и удостоил патрикия перстня с крупным бриллиантом.

И тут появилась Анастасия, одетая лишь в полупрозрачную лёгкую накидку. Гетера обворожительно улыбнулась всем мужчинам, причём каждый из присутствовавших отнёс её благосклонную улыбку на свой счёт, отвесила церемонный поклон императору и села в плетёное кресло, закинув ногу на ногу. Не успела гетера вымолвить слово, как на аллейке раздался цокот копыт, сердито залопотали варанги, послышались пьяные выкрики, и на террасу ввалились гогочущие друзья молодого василевса — с бубнами, свистелками, в шутовских колпаках и полумасках.

К государю склонилась молодая особа, в которой Георгий узнал Евдокию, дочь Нигера, что-то прошептала ему, и Михаил поднялся, качнулся на нетвёрдых ногах, но устоял, поддерживаемый этериархом.

— Итак, стишки отменяются, мы едем дальше! Георгий, друг мой, где же ты? Больше я не позволю тебе изображать из себя невинного агнца!.. Ты едешь с нами!

Агафангел подхватил Георгия под руку и потащил к выходу с террасы. Оглянувшись, Георгий увидел, как гетера посылает ему воздушный поцелуй...

Иногда протоспафарию Феофилакту казалось, что мир подошёл к последней черте, что близится наступление последних дней.

Представлялось, что погрязшее в грехах человечество уже опустилось так, что ниже падать было некуда, но... падение продолжалось, и отверзались новые пучины, новые пропасти, а прежние невзгоды уже казались вполне терпимыми и обыденными. И всё острее ощущалась собственная беспомощность...

О нападении разбойников на Сурожскую обитель Феофилакту стало известно через двенадцать дней. Без малейшего промедления он принял все меры к поиску дочери, но следы её затерялись в бескрайних просторах.

Последнее известие поступило из Багдада — некий базарган выставил на продажу на невольничьем рынке нескольких монахинь. Греческий трапезит, состоявший на тайной службе у протоспафария, памятуя о наказе своего начальника, за свои деньги выкупил христовых сестёр из мусульманского плена, доставил в Константинополь, но среди них не было Елены...

Правда, от измученной игуменьи удалось узнать подробности похищения — стало определённо ясно, что нападавшими были тавроскифы и что Елену не продали арабам, но увезли в тавроскифские пределы. Искать несчастную девочку следовало там.

С болью душевной слушал протоспафарий Феофилакт рассказ игуменьи Екатерины о том, что полудикий тавроскиф сделал её, невинную девочку, своей наложницей — каково ей сейчас, что она сейчас испытывает?!

— Бедная, бедная девочка!.. Судьба к ней столь несправедлива, — вздохнула монахиня.

— А разве судьба бывает справедлива к кому-то? Судьба слепа! — ожесточённо произнёс Феофилакт.

— Будем уповать на милость Господа... — сказала монахиня.

— Да, будем уповать на Его милость...

Феофилакт произнёс последние слова уже покорно, и монахиня, ожидавшая, что протоспафарий вот-вот зарыдает, была даже несколько разочарована.

Феофилакта мало кто понимал даже в его ближайшем окружении. Протоспафарий Феофилакт производил впечатление аналитичного, рассудочного интеллектуала, с виду довольно холодного, закрытого от окружающих. Со всеми ровный, любезный без теплоты, почти никем не понимаемый. Его считали недостаточно подобострастным вышестоящие вельможи и высокомерным — его подчинённые. Для большинства он был загадкой.

На самом деле Феофилакт представлял собой отлично отлаженную аналитическую машину.

Он был апологетом Порядка.

Представление о мировом бытии в пространстве и времени для Феофилакта было связано прежде всего с идеей мирового Порядка.

В греческом языке само слово «космос» уже означало — Порядок.

Упорядоченным был греческий язык и воинский строй, государственная иерархия и неукоснительная смена дня и ночи.

Мировой Порядок был дан бренному миру Богом, и в этом нашла проявление Его милость.

Дело каждого человека и всякой разумной твари — покориться этому божественному миропорядку. Не из страха наказания и не в тщетной надежде приобрести излишнее, но лишь ради того, чтобы занять в этом мире своё место. «Да не нарушается закон подчинения, которым держится земное и небесное, дабы через многоначалие не дойти до безначалия...» — говорил Григорий Назианзин.

Мировой порядок то и дело нарушали варвары.

У Древнего Рима был лимес — цепь укреплений, пересекавшая всю Европу сверху донизу, от туманной Шотландии на севере до устья Дона на юге.

У Ромейской империи лимеса не было, так что поневоле приходилось искать новые способы защиты от внешних врагов.

Разноязыкая масса племён и орд, объединённых под властью избранных вождей в непрочные союзы, постоянно передвигалась по бескрайним степям во враждебном окружении таких же диких кочевников.

Цель перехода с места на место любого кочевого народа всегда была одна — приобрести любой ценой новые пастбища, максимально расширить территории для выпаса бесчисленных стад.