Владимир Зима - Исток

— А с чего ты взял, что гетеры — рабыни? Это самые свободные женщины во всём Миклагарде!

— Ты же говорил, что они голыми танцуют! Ты солгал?

— Я никогда не лгу!

— Какая же свободная женщина согласится плясать без всякой одежды? — недоверчиво спросил Олаф.

— Я тебе обещаю, что в первый же свободный вечер я поведу тебя в один бардак, и там ты сам спросишь у гетеры, кто её надоумил танцевать нагишом. Ты заплатишь ей несколько серебряных монет и будешь до утра задавать ей вопросы.

— Ну да? — глуповато ухмыльнулся Олаф.

— Точно! Только без меня ходить в такие дома я бы тебе не посоветовал.

— Почему?

— Миклагард такой опасный город... И особенно следует остерегаться хлебопёков.

— А эти при чём? — удивился Олаф.

— Самые опасные люди! В каждой пекарне есть глубокий подпол, в котором помещается мельница... И не такая мельница, как у нас — сидит себе молодка, жерновки покручивает да песенки напевает... В Миклагарде пекарни большие, муки нужно много, потому-то и мельницы большие, а жернова у них... Для тех жерновов и работники требуются крепкие да выносливые, вроде тебя, Олаф, — похлопывая тугодума по крепкой шее, сказал Бьёрн.

— Большие жернова должна крутить лошадь, — мрачно заметил Олаф.

— Легко сказать! Лошади в Миклагарде недёшевы. Каждая коняга стоит двух рабов. Пекари не настолько богаты, чтобы и одного раба в хозяйстве держать. А зерно молоть надо? Надо... Вот и смекай.

— Чего смекать?

— Как ты думаешь, хочется самому пекарю впрягаться в ярмо и жернова вертеть?

— Думаю, что не хочется.

— Правильно думаешь! А зерно молоть надо. Что пекарю делать?

— Нанять работника.

— Даже беглые рабы не желают в такие работы наниматься. Целый день, света белого не видя, крутить в подземелье жернова — это же какая жизнь? Хуже рабской.

— Ты, Бьёрн, видно, забыл, с чего начал эту беседу, — негромко вставил конунг Рюрик. — Все ждут от тебя рассказов про весёлые дома и доступных женщин, а ты о каких-то жерновах, хлебопёках...

— Так я же говорю про весёлые дома! — хлопая себя по ляжкам, воскликнул Бьёрн. — Слушайте, друзья мои, и запоминайте: никогда не заходите в харчевни и весёлые дома, которые помещаются рядом с пекарнями!..

— Это почему? — удивился даже конунг Рюрик.

— Подлые хлебопёки нарочно устраивают харчевни и кабаки поблизости от пекарен. И в этих харчевнях гетеры подносят мужчинам, особенно крепким и статным, вроде нашего Олафа, вина и закуски и обещают отдаться за самую малую плату, а чтобы вовсе уж раззадорить, танцуют перед ними без одежд...

— Они вино наливают, а хлебопёки при чём? — почёсывая в затылке, спросил Олаф.

— Я же тебе битый час втолковываю: это всё подстроено!.. А когда хмель тебе в голову ударит, гетера возьмёт тебя под руки и поведёт в соседнюю каморку. Там она тебе станет всякие слова говорить, там она тебя на постель уложит, развяжет тебе рукава, снимет с тебя рубаху...

— Сама? — обалдело глядя то на товарищей, то на Бьёрна, уточнил Олаф.

— Да. Разденет, заберёт всю твою одежду и скроется за дверью. А ты проснёшься в глухом вонючем подземелье, и будет стоять над тобой пекарь с палкой в руке и станет колотить тебя нещадно, понуждая вертеть жернова. Кто в такое подземелье попал, считай, пропал навеки!

— Ну да!.. Друзья придут на выручку, — сказал Олаф. — Друзья не дадут погибнуть, на то они и друзья.

— Коварные хлебопёки всё предусмотрели. Друзьям они скажут, что ты нечаянно погиб... У них это запросто. Ещё и приведут целую дюжину свидетелей, которые поклянутся, будто видели, как ты свалился с моста и утонул.

— А ты откуда знаешь? — насмешливо спросил конунг Рюрик. — И не тебе ли самому довелось потрудиться в тёмном подвале вместо ложа любви?

— Да, друзья мои, я действительно угодил однажды в такую ловушку... Красивая женщина напоила меня допьяна, стала обнимать, целовать, повела за дверь, уложила на ложе... Очнулся я без меча. Но оставался у меня за голенищем верный нож. Он-то меня и спас! И когда пришёл хлебопёк, я набросился на него и ударил ножом. Выбежал на улицу, а тут как раз идёт городская стража... Так-то было. Так-то я и спасся... Но если бы я ещё раз встретил ту женщину, я бы снова принял из её рук не только вино, но даже отраву — такая это была красавица!.. Эх, братцы, какие женщины живут в Миклагарде!..

Конунг Рюрик видел, что варяги слушали Бьёрна с усмешками, верили и не верили, но каждый из них проверил, на месте ли его засапожный нож.

Всего лишь за десять дней драккары конунга Рюрика прошли от устья Русской реки до пролива Босфор, а там попутное течение само вынесло их к вожделенному Миклагарду...

Справа по курсу показалась удобная гавань, заполненная кораблями, и конунг Рюрик уже собирался отдать приказ поворачивать в бухту, когда Бьёрн негромко заметил:

— Я бы не стал причаливать в этом месте.

— Почему? — удивился Рюрик.

— Эта бухта называется Золотой Рог, сюда приходят торговые суда и рыбацкие лодки... А мы пойдём туда, откуда ближе всего до истинной цели нашего путешествия — до императорского дворца, — сказал Бьёрн. — Вперёд!..

Легко лавируя между утлыми рыбацкими лодками и низко сидящими торговыми судами, драккары оставили по правую руку бухту Золотой Рог, обогнули высокий мыс и вошли в гавань Буколеон.

Заход чужеземцев в царскую гавань не остался незамеченным, и вскоре два длиннотелых двухпалубных дромона, зияя чёрными жерлами огнепальных сифонов, приблизились к драккарам, надёжно притёрли их к гранитной причальной стене.

Рюрик вблизи мощных городских стен и величественных башен почувствовал себя крохотным и жалким, но старался сохранять бодрый вид, чтобы соратники не заметили его робости.

Зато Бьёрн чувствовал себя как рыба в воде, бойко залопотал по-гречески и сумел скоро объясниться с недоверчивыми греками.

Во дворец поскакал гонец, а Бьёрн удовлетворённо сказал:

— Сейчас о нашем приходе будет доложено не кому-нибудь, а самому императору!

Военные моряки, притаившиеся на могучих дромонах, не спускали глаз с варягов. Бьёрн обратился к грекам, поведал им какую-то байку, и настороженные воины мало-помалу расслабились, заулыбались.

Прискакал гонец в пышном облачении, передал конунгу Рюрику, что логофет Феоктист готов принять предводителя варангов.

— Бьёрн, ты пойдёшь со мной, — приказал конунг Рюрик, спрыгивая на каменный причал. — Кто такой этот логофет? Это не император?

— Нет, но... Это очень важный чин, — негромко объяснил конунгу Бьёрн. — Император слишком молод, чтобы править своей страной, и поручил это Феоктисту. Это первый министр... Можешь воздать ему почести, словно это сам император.

Издалека казавшийся дородным и величественным, обряженный в златотканые дорогие одежды, волочившиеся за ним по мраморному полу, великий логофет Феоктист на поверку оказался скопцом, и, когда заговорил, конунгу Рюрику стоило немалых трудов удержаться от смеха — так не вязался писклявый голосок всесильного правителя империи с его внушительной внешностью.