Владимир Зима - Исток

Тиуны и холопы боярина Надёжи укладывали на телеги бочонки с мёдом.

— Далече собрался? — поинтересовался Радомир.

— В Царьград.

— Что так?

— Из Болгарии привезли много мёда, перекупщики дают цену низкую. Вчера один грек надоумил выхлопотать разрешение да самим продавать мёд в городе.

— И я с вами поеду, — сказал Радомир. — Надоело мне околачиваться на монастырском дворе!

На облучок телеги взобрался юныш Ждан, перетянул конягу кнутом, и телега покатилась.

Дорога, вымощенная ровными кусками камня, пролегала между садами, зелёными ухоженными полями и высокими каменными заборами, скрывавшими от нескромных глаз богатые усадьбы.

Над каменистой дорогой курилась лёгкая пыль, поднятая копытами лошадей и колёсами множества повозок, спешивших в Город.

Справа и слева от дороги стеной стояли заросли диковинных растений, похожих на хмель.

— Это, брат, называется виноград, — причмокивая, пояснил Надёжа. — Из него по осени греки вино давят. Жаль, конечно, что он ещё зелёный, а то бы нарвали, да и наелись от пуза...

— Как можно? Поди, хозяин поймает и прибьёт.

— Не-е... У греков так заведено — ежели кто пожелает, может заходить в любой сад и срывать любой плод, за это никто слова не скажет. Только уносить с собой не дозволяется. Это уже будет по-ихнему — воровство. За такое дело недолго и руки лишиться.

— Неужели каждому можно? — простодушно удивился Ждан.

— А чего им жалеть? — вздохнул Надёжа. — Земля у греков богатая, родит щедро. И ежели позволено всякому заходить в сад, он и сорвёт в меру... А у нас, коли тать в чужой сад заберётся, непременно пожрёт всё, да ещё и ветки поломает... Я бы за такую татьбу не только руку, но и голову отсекал.

— Благодатные края, — вздохнул Радомир. — Два урожая в год земля родит...

Надёжа показывал своим тиунам греческие монеты и объяснял, как их считать:

— Два медных обола составляют один фолл... Дюжина фоллов составляет один милиарисий. Видишь, серебряная монетка, отнюдь не медная. Двенадцать милиарисиев составляют одну номисму, это ведомый всему миру греческий золотник. Недаром говорят — мал золотник, да дорог. Вот, глянь, кругленький, между пальцев не видать, а купить на него можно мно-о-го... Так что запоминай лучше монетки поменьше: два декумания составляют один обол, два обола составляют один фолл, за двенадцать медных фоллов дают серебряный милиарисий...

Показывая монеты, Надёжа объяснял, что можно купить на каждую из них. Скажем, каравай хлеба у греков всегда стоит один обол — в любой хлебной лавке, в любой год. Но в урожайный год на обол продадут увесистый каравай, а в неурожайный цена сохранится, да сам каравай окажется с лепёшку, одно только название, что каравай...

Сидя на грохочущей телеге, воевода Радомир внимательно оглядывал окрестности Царьграда, а когда показались городские стены, глаз не мог оторвать от них — высоких, мощных, с зубцами по гребню, с рядами бойниц, с угрюмыми башнями, выступавшими вперёд настолько, чтобы можно было поражать наступающих, вздумавших штурмовать сами стены...

А перед стенами — глубокий ров, заполненный проточной водой.

Задумчиво покачивал головой воевода, прищёлкивал языком — да, сильны укрепления Царя-города.

Незаметно прикатили к воротам и застряли надолго, пока воротные стражники разбирались, дозволено ли славянам вести торг в самом городе, пока взимали провозную плату.

Радомир брезгливо воротил нос, но от крепкой вони укрыться было некуда — повсюду у городских ворот валялись кучи отбросов и мусора, смердели гниющие трупы лошадей и собак.

Сразу за Харисийскими воротами начиналась главная улица Царьграда — Меса. От неё вправо и влево отходили боковые улочки, где теснились и лепились друг к другу многоярусные каменные дома, крытые красной черепицей, украшенные кое-где облупившимися росписями.

Что тут говорить, и дома в Царьграде были красивы, киевским не чета — у парадных входов непременно колонны, мраморные ступени, каменные фигуры львов и других диковинных зверей. «Богато живут греки», — отмечал про себя воевода, прикидывая, откуда можно было бы удобнее наступать на царственный город.

Время от времени главная улица расширялась, переходя в просторные площади, украшенные высокими колоннами. На самом верху каждой колонны обычно помещалась то пешая, то конная фигура. Каждый из них был императором. Сколько же их тут перебывало?.. Эхма!..

— Верно, нет на земле другого такого богатого города?— вздохнул воевода Радомир, поворачиваясь к Надёже.

— Э-э, воевода, ты ещё не знаешь, каков Багдад! После него даже и Царьград кажется бедным, — тихо заметил, усмехаясь в усы, боярин Надёжа.

— Ну да? — изумился Радомир.

— Точно!..

— Неужели бывает большее богатство? Пока сам не увижу, ни за что не поверю.

— Багдадский халиф богаче царьградского императора примерно на столько, на сколько киевский Дир богаче дреговича Олдамы, — сказал Надёжа.

Вскоре приехали на площадь, составили бочонки на каменную мостовую, вышибли донья, и закричал Надёжа на греческом наречии во всю славянскую глотку:

— А вот кому липовый мёд?! Налетай, подходи, угощайся!..

Поначалу сбежались одни зеваки, загалдели, обступили бочонки, но покупать не решались, пока Надёжа не предложил одному-другому отведать душистого мёда.

Едва лизнули славянскую сладость, что тут началось!.. Мигом выстроилась вереница, так что Ждан едва успевал мерной кружкой зачерпывать мёд и разливать его в подставляемую посуду, а Надёжа принимал от греков монеты и живо отсчитывал сдачу.

Радомир отправился погулять по площади. Находясь в добром расположении духа, воевода лишь время от времени недовольно морщился, когда ветром приносило всякий смрад.

Жили в Царьграде довольно грязно. Греки гораздо больше заботились о спасении своих душ, чем о чистоте рыночных площадей.

Прямо под ногами валялись кучи всякой гнили, да и помои кухарки выплёскивали, не чинясь, прямо под ноги прохожим, а потом по грязным лужам ползали придурки, вылавливая съедобные куски, тут же бегали собаки и кошки, а порой и крупные крысы показывали свои острые усатые мордочки.

Кого только не увидишь на людной площади — тут и богатые вельможи, и увечные и прокажённые, припадочные и слепцы, выпрашивающие подаяние, подозрительные бродяги и подёнщики, богобоязненные старушки и гетеры, готовые любому прохожему отдаться за два обола...

А уж юродивых было в Царьграде столько, что повсюду на них натыкался взгляд. И если один примется таскать за собой на верёвке смердящий труп собаки, то другой уже тащит дохлую кошку, размахивая ею над головой.

В другом месте двое слабоумных затеяли свару между собой, стали тягать друг друга за спутанные волосы, награждать тумаками и шишками, размазывая по грязным щекам кровавые сопли.