Владимир Зима - Исток

Василий промолчал, лишь неопределённо пожал плечами.

Про себя он подумал, что не пробовал ни одного из тех кушаний, о которых говорил толстяк. А хотелось бы попробовать.

— Мой домашний лекарь угрожает мне скорой подагрой вкупе с одышкой. А я ничего не могу с собой поделать... Вот, погляди, как брюхо выросло, — пожаловался толстяк. — За последний год... Да ну их к черту, всех этих лекарей! Если слушаться их во всём, то и жить не захочется, верно? Пойдём, победитель, выпьем по кружке родосского! И не кручинься ты, здесь этого не любят... А главное — ничего не бойся! Раньше человек ничего не боялся и был счастлив. А сейчас ему в оба уха твердят: бойся, бойся, бойся!.. Бойся смерти, бойся греха, бойся жизни, бойся красоты, бойся плоти, бойся ереси!.. Не нужно бояться. И живи так, как тебе нравится. Вот я живу так, как мне нравится, и прекрасно себя чувствую. Когда хочу есть — ем. Когда хочу пить — пью. Когда хочу петь — пою. Когда хочу молчать — молчу. И я счастлив!.. Потому что не боюсь ни жизни, ни смерти. И тебе того желаю. Будь здоров!

С этими словами толстяк припал к чаше с вином и не оторвался, пока не осушил её.

— Вот так-то оно хорошо! — ударяя себя по тугому брюху, сказал толстяк. — А теперь пойду-ка поищу себе подружку на эту ночку... Ты тоже не теряйся. Здесь все заповеди отменены. Хочешь блудить — блуди, хочешь убивать — убивай... Всё позволено. Не всем, конечно. Но многим. Ты — победитель. Тебе можно.

Василий с сомнением поглядел на толстяка, вздохнул.

— Выбрось из головы все заботы, сегодня — твой день!.. Неужели ты этого ещё не понял?! Веселись, пей, гуляй, делай то, чего душа просит!.. И не думай ни о чём, это самое главное. Живи моментом. Как все.

Толстяк обвёл рукой поляну, хмыкнул.

— Ты видишь, что мир наш — слеп. Никто не ведает, что будет завтра. Никто не слышит ни голосов пророков, ни печальной музыки вечности... Наш мир — это большая кормушка. И ты не теряйся, подходи, бери, ешь!.. Все только тем и заняты, что набивают свои утробы. Извергают съеденное и снова насыщаются. Потом блудят. Только не нужно прикидываться святым. Никто их не любит. Ты тоже терпеть не можешь всяких святош, верно?

— Да! — вдруг осмелев, ответил Василий.

— Я так и знал! И правильно. Держи голову выше, победитель!.. Ведь ты — победитель?

— Победитель, — уже увереннее вымолвил Василий, с любопытством поглядел по сторонам и подумал, что и среди богачей порой попадаются вполне симпатичные люди, как, к примеру, этот толстяк...

— Так что живи в своё удовольствие и никого не слушай! — продолжал толстяк. — Когда кастрат сочиняет трактат о плотской любви, я ему не верю. Однажды я стал невольным свидетелем того, как человек, которого считали великим подвижником, почти святым, так вот, этот человек, истово молившийся прилюдно, тайком обжирался мясом... А настоятель монастыря почти в открытую сожительствовал с молоденьким послушником. Верить этим людям?! Я верю жареному каплуну и доброй чаше фалернского. Они не обманывали меня никогда. Надеюсь, что не обманут и сегодня. Я давно уже не верю никому... Когда мне кто-то говорит, что превыше всего почитает добродетель, долг и благочестие, я вижу, что за этими словами кроется честолюбие, стремление к обладанию золотом и почестями, а также грязный разврат. Дорвавшимся до власти не даёт покоя жажда славы и богатства. И для того, чтобы утолить эту жажду, властители готовы на любую подлость. Уж лучше не кривить душой, принимать мир таким, каков он есть...

Толстяк ударил себя по тугому животу и скрылся в темноте.

Держа в одной руке кубок с вином, а в другой — кисть винограда, Михаил мрачно глядел на притворно веселящихся актёров и кривляющихся мимесс.

На душе было тягостно, ни на миг Михаилу не дано было забыть, что на ногах у него пурпурные сандалии, а одет он в белоснежную тунику с фиолетовой полосой по подолу. И во хмелю Михаил продолжал сознавать себя главой огромной империи.

Увидев поблизости Анастасию, бредущую неведомо куда, пьяную то ли от вина, то ли от любви, Михаил отшвырнул кубок в сторону и мановением руки подозвал гетеру поближе.

— Для чего ты вздумала морочить голову знатному юноше? — прошипел Михаил.

— Я ни в чём не повинна, ваше величество, — испуганно пролепетала гетера.

— Для того, чтобы вышибить у Георгия всякую блажь, ты сейчас попляшешь... Эй, музыканты!

Игрецы и кифареды, которые толпились на краю поляны, в спешке набивая свои утробы даровой выпивкой и закуской, прибежали на зов императора, ударили в барабаны, забренчали плектрами по струнам...

— Где Георгий?.. Позвать сюда моего юного друга!.. А ты, любезная Анастасия, позабавь нас искусством танца... Сбрасывай свои тряпки, покажись нам во всей красе!..

Музыканты заиграли быструю танцевальную мелодию, гости собрались в круг, стали хлопать в ладоши.

— Давай, не стесняйся!.. — прикрикнул Михаил.

Гетера повела плечом, и лёгкая туника соскользнула с плеча.

— В костёр! — приказал император.

Подбежавшие слуги подобрали с травы тунику и швырнули в костёр.

Следом за туникой полетели в огонь остатки одежды гетеры, и стало видно, что женщина эта уже не молода, на животе висели складки жира, грудь обвисла, поникли плечи.

— Ну, что же ты стоишь, танцуй! — повелел император.

Повинуясь приказу, гетера неловко взмахнула руками, сделала шаг в одну сторону, два шага в другую... Движения её были тяжеловесны, а тело выказывало лишь усталость.

— Анастасия берёт за ночь любви литру золота, — насмешливо сказал Михаил, оглядывая своих сотрапезников. — Я готов сделать любому желающему этот скромный подарок... Ну, кто хочет?

Михаил протянул руку, и вышколенный слуга тут же вложил в неё кошель с литрой золота.

Покачивая кошель в руке, император оглядывал призадумавшихся молодых людей. Мало среди них решительных и смелых...

— Неужели никто не желает провести ночь с самой дорогой гетерой империи? — удивлённо приподнимая бровь, спросил Михаил. — В чём дело? Друзья мои, неужели вы все стали евнухами?

В стороне послышался громкий треск ломающихся веток.

Михаил повернул голову и увидел, как обезумевший Георгий удаляется от костра, словно пьяный, напролом, через кусты, не видя ничего перед собой.

Гетера продолжала совершать неловкие телодвижения и вдруг упала на траву, словно из неё вылетел дух. Музыканты в испуге прекратили игру, над лужайкой повисла тревожная тишина.

— Если государь того пожелает, я могу позабавить ваш слух одной давней историей, — послышался из темноты незнакомый приятный мужской голос.

Михаил вгляделся в говорящего и с немалым трудом вспомнил этого человека — это был тот самый отставной протоспафарий, чья квадрига выиграла ристания.