Константин Новиков - Начала любви

Особенно хороша выдалась заключительная часть освобождения от недуга, когда Софи практически совсем уже освободилась от болезни, но ей по инерции ещё продолжали оказывать почести, полагающиеся больной.

Желая из сугубо приватных своих соображений потрафить императрице, великий князь также принялся заглядывать к маленькой принцессе, развлекая её разговорами, одаривая сладостями, среди которых Софи особенно пришлись по вкусу засахаренные орешки фундук и клюква в сахаре.

В один из своих визитов, наблюдая за тем, как принцесса уплетает принесённые сладости и втайне сожалея о том, что не догадался отсыпать орехов себе в карман, наблюдая, стало быть, и глотая слюну, великий князь вдруг вспомнил новость, которую нёс принцессе ещё вчера, нёс, но не донёс, что-то в самый последний момент его тогда сбило.

— Да, а ведь мы с вами того... — Пётр коротко хохотнул. — Говорят, мы с вами вроде как того, вроде как жениться должны будем... Представляете? — он ещё раз хихикнул, как если бы речь шла о некоем забавном и вместе с тем малоприятном курьёзе.

— Это кто же вам сказал? — спросила его Софи.

— Все говорят, — ответил он и подмигнул.

— Так, да? — девушка хмыкнула, пожала плечами, а брови повторили в точности линию излома плеч. — Ну, мы-то с вами — ладно, а как же ваша Лопухина?

— Тсс, — как бы шутливо, а на самом деле с нешуточным взрывным ожесточением произнёс великий князь и расплющил свои губы о воздетый указательный палец. — Я попросил бы вас не касаться личности Анастасии Степановны.

— Так разве ж я касаюсь? — простодушно удивилась принцесса.

— Не касаться — в смысле не поминать без дела. Поскольку Анастасия Степановна... — он поискал глазами подсказку, — это святая женщина.

— Ну?

— Вот вам и «ну». Говорю, значит, знаю. У нас же с вами совсем другое. Тут женитьба, там любовь. Разные вещи.

— Слушайте, — Софи подалась вперёд, и Пётр едва успел схватить вазу с орехами, иначе она была бы опрокинута на пол, — а что, если я выберу более или менее подходящий момент, и, когда её величество окажется одна, брошусь ей в ноги и упрошу не заставлять вас жениться на мне?

— Вы думаете? — он с сомнением поскрёб макушку, привычным жестом отбросив на затылок свой парик.

— Конечно! — приходя в восторг от собственного благородства, воскликнула Софи. — Она такая добрая, такая замечательная и чуткая! Она очень умная и всё поймёт. И вас, как вы говорили... то есть к вам она хорошо относится. Брошусь прямо в ноги... — Софи застеснялась своих слов и умолкла.

— Ну, это едва ли! — неуверенно возразил великий князь, причём было неясно, относится ли его сомнение к возможному благоприятному исходу такой миссии девушки или же он высказывает сомнение в столь высоких душевных качествах императрицы.

— Я вам говорю! Вы совсем её не знаете. Брошусь в ноги. Мол, ваше императорское величество, дозвольте его высочеству великому князю сочетаться законным браком с Анастасией...

— Степановной.

— С Анастасией Степановной.

Пётр вздрогнул и сощурился:

— Эт-то ещё зачем?!

— То есть?

— Ну, жениться мне на Лопухиной, спрашиваю, зачем?

— Так вы же сами... сами говорили...

— Правильно, говорил о нашей страстной любви. А разве я когда говорил, что жениться собираюсь? Вы, я вижу, готовы сейчас всех собак на меня навесить.

— Да ваше высочество...

— Что? Что «ваше высочество»? Вам давно уже пора различать эти два понятия. Любить — это одно, а того...

Он неловко пожал плечами, ссутулился и пошёл прочь, втайне ожидая, что девушка бросится за ним вслед, примется убеждать, доказывать. На душе у него было сейчас так муторно, что самый пустяковый разговор предпочёл бы он молчанию и одиночеству.

Живущие на японских островах дикари в тех случаях, когда не могут соответствующим образом отомстить своему обидчику, лепят его статуэтку из глины или воска, делают из песка или дерева, а после издеваются над этой самой статуэткой: отрезают конечности, выкалывают глаза — снимают, словом, собственную обиду.

Состоятельные русские находились в куда более выгодном положении, поскольку их крестьяне во всякое время суток готовы были выступить в роли этаких статуэток.

Самое выигрышное положение было у её величества; если допустить, что существовала возможность выведения её из себя (а возможность такая, без сомнения, была), то мальчиком для битья рисковал сделаться всякий российский подданный. И счастье ближайшего к трону окружения зиждилось на добродушии монархини. Распространённость счастливых карьер и судеб при Елизавете Петровне объяснялась в значительной степени именно тем, что императрица отличалась сравнительно незлобивым нравом, и вывести её из себя или, как принято говорить, довести до белого каления удавалось далеко не каждому.

Ангальт-Цербстской принцессе Иоганне удалось-таки...

Принцесса за время пребывания при русском дворе сумела — частью осознанно, частью по глупости — совершить с изяществом и грацией кошки множество поступков, противных (зело противных) российской императрице.

Уловив направление, в котором дул сей как бы и вовсе не политический сквозняк, новоиспечённый канцлер Бестужев не преминул воспользоваться благоприятным для себя раскладом. Если в момент приезда немецких принцесс в Россию Алексей Петрович считал себя полностью уничтоженным, если пришедший титул канцлера воспринял всего лишь как восстановление статус-кво, то нынешний императрицын гнев, затаённый и оттого могущий оказаться ещё более разрушительным, этот гнев Бестужев считал главной своей заслугой, равно как и главной наградой.

Выждав того благословенного момента, когда ярость императрицы достигнет степеней известных, он явился во дворец — как обычно собранный и сдержанный, с задумчивостью в маслиновых глазах, безукоризненно выбритый, в новом парике и хорошо пошитом чёрном костюме. То ли монах, то ли дипломат, скорбящий об ухудшении нравов в России. Явился и, словно бы не замечая состояния императрицы, повёл с ней скучный профессиональный разговор о том о сём, о Балканах, о Швеции, Франции. Плёл и плёл сухую канцелярскую вязь ровным своим влажным голосом. Этак осторожно, незаметненько так сумел в свой черёд вставить среди канцеляризмов и фразу о том, что если в обозримом будущем произойдёт некоторое ухудшение отношений с Францией...

— Франция-то здесь при чём? — грозно оборвала его Елизавета Петровна.

Однако министр не смутился, то есть не то чтобы не смутился, а вовсе не изменил лица, не повысил тона, не сморгнул и не покраснел: таким же, как и прежде, скучным голосом продолжил доклад; после «отношений с Францией» он прибавил, что сие, возможно, случится из-за ложного представления, которое у Людовика может возникнуть под воздействием недобросовестной и тенденциозной информации, каковую он получает из России.