Михаил Деревьев - Невольные каменщики. Белая рабыня

— Теперь вы, Троглио, будете у нас Фаустино Асприлья, и вам надлежит любой ценой договориться с вашими приятелями Бенито и Флоро.

Троглио занервничал.

— Но они сразу догадаются, что это не я, то есть это не он. Я не так уж чисто говорю по-испански. У меня акцент.

— У них, — Лавиния указала на матросов, — совсем нет акцента, потому что они не знают по-испански ни слова. У меня тоже нет, но Бенито и Флоро наверняка помнят, что их друг Фаустино был не женщина.

Возразить было нечего, Троглио покорился.

— Так, чья очередь нести мистера Троглио?

Один из матросов охотно рухнул на колени, собираясь принять управляющего на закорки.

— Папочка, теперь ты знаешь все, и я думаю, что поможешь Элен и Энтони.

Дон Франсиско лежал глубоко в пуховиках и тяжело дышал. Рядом с постелью стояли медные тазы с мокнущими в них полотенцами, спиртовки. На белой тряпице валялись в беспорядке инструменты для кровопускания. Чадили, догорая, свечи.

— Не думал, что ад начинается столь задолго до смерти, — сказал дон Франсиско, слабой рукой подтащил к груди угол простыни и промокнул обильный пот, собравшийся в выемке под кадыком.

— Папочка, сделай доброе дело, это облегчит твою душу, я умоляю тебя.

— Аранта, когда мне понадобится священник, я позову отца Альфонсино. Не надо читать мне проповеди и не надо лить надо мною слезы, будто я неисправимый грешник.

— Но ты же понимаешь, что я права, я никогда, согласись, никогда не вмешивалась ни в какие дела, я всегда была маленькая, слишком маленькая. И слишком глупенькая. Ты можешь не принимать в расчет мои доводы, но ты не можешь не поверить моим чувствам.

Дон Франсиско закашлялся.

— И твои чувства велят тебе выступить против твоего родного брата?

— Если бы ты знал, как мне трудно было прийти к такому решению! Сколько ночей напролет я проплакала, расставаясь в душе со светлым образом Мануэля, — обожаемого Мануэля, лучезарного Мануэля! За последние месяцы он не сделал ничего, ничего, чтобы вернуться на прежнее место в моей душе.

Дон Франсиско продолжал бороться со своим кашлем, но это давалось ему все труднее и труднее.

— Но все же он твой брат, Аранта. Родной брат, ты не можешь это отбросить.

— Но мой брат фактически стал насильником и никогда не отрицал, что с легкостью станет убийцей, если это будет ему выгодно.

— Аранта!

— Но я не отбрасываю того, что он мой брат. Именно потому, что я помню об этом, я хочу помочь ему.

— Помочь, чем же?

— Я хочу помешать ему стать и насильником, и убийцей!

Дон Франсиско молчал, он был потрясен неожиданной атакой со стороны своей дочери, которую привык считать глупышкой и тихоней. Она всегда казалась ему слишком маленькой и какой-то несостоявшейся. Все достоинства, которые он хотел видеть в своих детях, достались на долю Мануэля: сила, ум, красота. Что же досталось этой девочке, стоящей сейчас на коленях у его постели с молитвенно сложенными руками? Что же досталось ей?

— У тебя чистая душа, дочка, — тихо сказал дон Франсиско.

— Ты говоришь так, как будто сомневался раньше в этом, папа.

— Я просто раньше никогда не обращал на это внимания.

— Почему?

— Нужны страшные обстоятельств;! чтобы такие люди, как ты, вышли на первый план.

— Я не очень умная, папочка, я не поняла, что ты хотел сказать.

— И не надо, это я говорил себе.

— А что же ты скажешь мне?

Дон Франсиско опять сильно закашлялся, лицо у него налилось кровью. С немалым трудом, но ему все же удалось преодолеть накативший приступ.

— Ключи там, в ларце на каминной доске.

Нужное место в крепостной стене отыскали довольно быстро, несмотря на полную темноту. Поплутав по колючим кустам антильской акации, Троглио наконец сказал:

— Здесь!

Осторожно шурша жухлыми листьями, люди Лавинии подошли вплотную к стене и прижались спинами к каменной кладке по разные стороны железной двери, вмурованной в камень. В верхней части ее имелось небольшое решетчатое окошко.

Лавиния сделала знак своему управляющему — начинай, мол.

— Что? — переспросил он — было все-таки очень плохо видно.

— Зовите их.

Троглио поднял с земли небольшую палку и постучал по ржавой решетке. Звук получился глухой и неуверенный.

— Громче, — прошипела Лавиния.

И на более громкие удары не последовало ответа. Отбросив палку, Троглио поднял камень с земли.

— Крикните туда, Троглио, крикните погромче. Поймите, мы теряем время!

Управляющий осторожно приблизил к решетке лицо и неуверенно позвал.

— Эй!

Тихо.

— Эй!!

Ничего.

Тогда, осмелев, он почти просунул голову и позвал в полный голос:

— Есть тут кто-нибудь, дьявол вас раздери?!!

И тут же получил сильный удар в зубы, от которого упал на сухие листья у входа.

— Кто ты такой? — скучным голосом спросили из-за двери.

— Я, — Троглио ворочался, шелестя сухими листьями акации, — Фаустино Асприлья.

Это сообщение вызвало взрыв хохота.

— Ты — Фаустино Асприлья?

— Я хочу, — Троглио кое-как встал на четвереньки, — поговорить с моим другом Бенито или с моим другом Флоро.

За дверью опять захохотали.

— Эй, Бенито, тут пришел наш друг Фаустино, только он почему-то облысел со вчерашнего дня и почти разучился говорить по-испански.

Троглио понял, что его миссия провалилась, и хотел было бежать, но тут в свете встающей луны увидел, что на него смотрит сквозь решетку дуло пистолета. И тут у генуэзца от наслоения неприятностей: разбитая нога, удар в зубы, дуло пистолета — случился нервный срыв, он разрыдался.

— Фаустино, эта жирная свинья, он у меня взял двести песо и обещал провести в город. Мне очень нужно, господа, я заплачу, еще раз заплачу, у меня есть деньги, — мешая слова со слезами и всхлипами, бормотал управляющий.

Плачущий лысый иностранец — зрелище довольно забавное, так что подвыпившие друзья Бенито и Флоро не удержались: отдернули засовы и, отворив дверь, встали в проходе, выставив перед собою оружие.

— Эй ты, приятель, ну-ка иди сюда. Сколько ты там заплатил нашему другу Фаустино?

В этот момент как раз началась атака на корсарский лагерь: темное небо окрасили сполохи огня и прокатился по всему острову неожиданный грохот. Лавиния, как всегда, сориентировалась первой. По ее команде матросы с «Агасфера» влупили из своих пистолетов из-за края стены в упор в испанских стражников. Путь мгновенно был расчищен.

Оставив Троглио рыдать на куче листвы, Лавиния скомандовала своим матросам:

— Во дворец Амонтильядо!

Дон Мануэль понял, что его обманули. Он со всеми своими людьми завлечен в ловушку. Изрыгая проклятия и потрясая рапирой, алькальд бросился в темноту в поисках вероломного англичанина — он готов был разорвать его в клочья своими руками и зубами. Несмотря на то, что выглянула луна, очень скоро ему стало понятно, что эти поиски обречены на неудачу. Сэр Фаренгейт, зная, как должны развиваться события, все сделал для того, чтобы вовремя исчезнуть с поля боя, не оставив никаких следов.