Александра Воинова - Тамара и Давид

— О, повелительница! С той поры, как царь побывал здесь без твоего разрешения, он живет, как затворник. Никто не имеет к нему доступа, кроме служилых людей, вдов и сирот.

— Правильно ли ты говоришь? — усомнилась царица, зная, что Астар была теперь самым преданным другом Юрия и всячески защищала его перед своей повелительницей. — Скажи мне всю правду! Есть ли у него наложницы?

Астар заплакала и долго не отвечала. Видимо, она сильно огорчилась вопросом царицы и не могла на него найти ответа.

— О, милостивая царица! Что на свете горше и неутешней его жизни? Бог простил бы царя, если бы он нашел исцеление от любви и хотя бы в мыслях изменил владычице своего сердца. Вокруг него нет ни одного человека, с кем бы он мог разделить свое горе. Гузан, по Вашему распоряжению, покинул столицу, находится в Кларджети, и царь не воспротивился его отъезду. Кроме дружинника Романа, при нем никого нет.

Ответ Астар вполне удовлетворил царицу. Она поняла, что верная рабыня без ее приказания вела неослабное наблюдение за Юрием и знала все, что делалось в его доме.

— Сжалься над ним, — в слезах просила Астар, — чтобы он не проклинал нас ни в этой жизни, ни в будущей! Допусти его свидеться с тобою!

— Не знаешь, о чем просишь, — грустно ответила Тамара. — Иди, пошли гонца к патриарху. Я прошу его пожаловать ко мне для беседы.

Астар ушла. Оставшись одна, Тамара твердо решила положить конец мучительной неопределенности в положении Юрия, той нестерпимой фальши, которая создалась в их отношениях. Она думала, что это поможет ему побороть любовь к ней и даст возможность каждому из них свободно располагать своей жизнью. Теперь, в ожидании приезда Сослана, ей предстояло решить две трудные задачи: склонить Юрия к разводу и получить согласие патриарха. Микель был оставлен почти всеми своими приспешниками, большей частью высланными из столицы, как она знала, и глубоко сожалел о всем происшедшем. Каждый раз, встречаясь с Абуласаном, он упрекал его за безрассудность, которая была проявлена ими в избрании Юрия на царство, и за несправедливое отношение к царевичу Сослану. Он охотно отправился к царице, надеясь успокоиться в беседе с нею и найти поддержку против своевольного царя, с коим он оказался бессильным справиться.

Тамара встретила его учтиво, но холодно, показывая своим видом, что вызвала его по важному и очень неприятному делу, что ему придется проявить известную уступчивость и сговорчивость и не противиться ее воле.

— Святой отец! Я пригласила Вас к себе, — начала Тамара сухо и официально, — дабы совместно с Вами обсудить и решить дело, которое одинаково важно как для Вас, руководителя нашей церкви, так и для меня, царицы Иверии. Вы помните, святой отец, что корона дана нам для совершения благих дел, прославляющих наше отечество, а отнюдь не для прикрытия пороков, развращающих народ и порождающих в стране насилие и беспорядок. Скажите мне, чьи беззакония надо карать — того ли, кого Вы сами избрали и возвели на царство, или тех клеветников, которые безнаказанно позорят честь царя, одинаково оскорбляя и нашу честь, унижая и наше достоинство?

Тамара замолчала, ожидая ответа, но Микель тоже молчал, находясь в крайне затруднительном положении. Он понял, что от его ответа сейчас зависит дальнейшая судьба Юрия, и понимал также, что царица спрашивала его вовсе не из праздного любопытства, а для принятия определенного решения, которое имело важное значение не только для личной судьбы царицы, но и для всего государства. Микель пожалел, что перед своим приходом, прекрасно осведомленный о настроении царицы, предугадывая ее намерения, мог бы заранее предвидеть все последствия того или иного ответа. Но Микель всегда действовал резко, прямолинейно и никогда не взвешивал ни своих слов, ни поступков. Микель был неимоверно раздражен крутыми мерами Юрия, разогнавшего из столицы всех его друзей и сторонников, но в то же время он не хотел свергать его с престола, полагая, что если бы царица по закону жила с ним, то могла бы сделать царя послушным и сговорчивым и взять всю власть в свои руки.

— Бог будет судить царя, — изрек патриарх лаконично и уклончиво, — тебе же, как дщери церкви, подобает терпеть и вразумлять его кротостью и любовью.

В другое время Тамара не вступила бы в спор с патриархом, но в такой решительный момент она менее всего была расположена внимать призывам к кротости и терпению.

— Святой отец, в свое время Вы отказались вразумлять кротостью и любовью царевича Сослана и хотели предать его церковному проклятию. Почему же теперь, когда вся страна потрясается соблазнами, Вы молчите и не грозите клеветникам церковным проклятием? Где Ваш духовный меч? Почему он не карает преступников?

Тамара ожидала, что ее слова вызовут гневный отпор патриарха, но он молчал, так как сам двоился в мыслях и не знал, что ему делать. Он никак не мог решить: то ли ему поддерживать царя и восстать против его клеветников, то ли ополчиться против Юрия и, не доискиваясь истины в этом деле, воспользоваться общим возмущением, расторгнуть его брак с царицей. Упоминание о царевиче Сослане подействовало на него угнетающе, и он ответил с угрюмой покорностью:

— У каждого из нас есть своя вина перед богом. Если царевич привезет древо креста, все его прегрешения простятся. Мы встретим его с подобающими почестями, ибо он возвеличит наше отечество и прославит его в веках. — Он укоризненно взглянул на царицу. — Немалая доля вины за поведение царя на твоей совести, ибо ты преступила законы церкви, отказавшись разделить с ним брачное ложе.

— Да не вменит мне бог этого греха! — быстро ответила царица. — Прошу Вас, святой отец, развязать узы, которые и мне, и ему стали в тягость, и положить конец соблазнам и нареканиям в столице.

— Я должен расследовать это дело, — не согласился Микель, — богу известно, насколько виновен царь, так ли велико его растление, как кругом говорят. Но помни, если царь принесет покаяние, тебе надлежит выполнить свой долг перед ним и даровать ему прощение.

— Царь не имеет нужды в нашем прощении, так как Вы сами сказали, что его будет судить бог. Но если Вы отказываетесь расторгнуть наш брак, — решительно заявила Тамара, — то я обращусь за помощью к греческому патриарху и у него попрошу развода.

Обращение царицы к греческому патриарху в таком щекотливом деле не могло доставить удовольствия Микелю. Вмешательство греков в церковные дела Иверии привело бы к умалению его престижа как патриарха и разнесло бы повсюду весть о его разногласиях с царицей. А эти разногласия при наличии общего недовольства и потере сторонников грозили окончательно лишить его влияния и навсегда отстранить от государственных дел. Он крепко задумался, видя необходимость уступить царице, затем встал и поднял руку.