Александра Воинова - Тамара и Давид

Он плакал, а вместе с ним плакал и Бека, но вдруг Вартан оглянулся, весь сжался, в диком ужасе прошептал: — Он! Спасите! — и скрылся.

Шавтели взглянул: на коне, украшенном богатой сбруей, подъехал знатный феодал эристав Карталинии — Рати Сурамели, коротко осведомился, есть ли на приеме Абуласан, и, узнав, что его нет и не будет, быстро отъехал. Шавтели обрадовался, что Сурамели не заметил Вартана, иначе он бросился бы за ним в погоню. Бека стоял ни жив, ни мертв от страха, и Шавтели, который хорошо знал знаменитого мастера по чекану, тихо сказал ему:

— Будь спокоен! Я доложу обо всем царице. Если можно спасти — спасем его. Найди несчастного и помоги!

— Все сделаю! — сказал Бека и потрясенный пошел к Арчилу, чтобы вместе с ним искать беглеца.

Шавтели понимал, что царица была бессильна перед феодалами, которые сидели в своих поместьях, как цари, и никому не позволяли вмешиваться в их отношения с крестьянами. Поэтому он решил действовать с крайней осмотрительностью, чтоб никому не причинить вреда и добиться смягчения участи несчастного. Он был известен как поэт-одописец. Он слагал хвалебные песни в честь Тамары, веря, что Тамара призвана стать оплотом христианства на Востоке, спасительницей Иверии от исконных врагов — сельджуков и персов. Шавтели звал, какими испытаниями и жертвами наполнена была жизнь царицы и сколько у нее было вероломных друзей, покрывавших свое предательство личной мнимой покорности и преданности, а в действительности стремившихся ограничить ее власть и ослабить единство страны. Шавтели был горячим приверженцем Тамары и с искренним воодушевлением восхвалял ее царствование.

Высокий и худой, с проникновенным выражением лица, Шавтели был всегда задумчив и серьезен, никогда не смеялся, был поклонником высоких идей любви, красоты, верности и чести.

Он вошел тихо и застенчиво, по этикету преклонил колено перед царицей и, получив разрешение, сел напротив нее в златокованное кресло.

— О, солнцеподобная, мудрая царица! — начал он возвышенно. — Хотя враги Ваши не дремлют и замышляют коварное, но царствование Ваше освещается лучами нетленной славы и Вам нечего опасаться своих противников. Цветы поэзии наполнили своим благоуханием все долины и увенчали все вершины. Мы свидетели Ваших страданий, о мудрая и терпеливая, как Иов, царица! Уста наши никогда не умолкнут слагать Вам песни, а в песнях, как известно, сила непобедимая!

После такого патетического вступления Шавтели немного помолчал, а Тамара, с улыбкой посмотрела на него и с живостью спросила:

— Скажи мне, благочестивейший из людей, где находится наш чудный певец? Зачем он покинул нас и больше не веселит моего сердца своими дивными стихами? Что случилось с ним? Какие думы и печали отягощают его душу?

— О, прекрасная царица! Он удалился от суеты мира и, подобно отшельнику, проводит жизнь свою в тишине и уединении; стремясь создать песнь великую, превышающую человеческий ум и могущую покорить самых непримиримых и всесильных противников. Объятый желанием достойно воспеть свою повелительницу, он избрал себе на помощь двух спутников — молчание и терпение. При прощании он сказал мне: «Мысль, искусство и чувство — вот три светила, освещающие мне путь к прославлению моей богини».

Шавтели смолк, не решаясь даже взглянуть на царицу. Он боялся, что принесенная им весть об отъезде любимого и знаменитого поэта Руставели сильно огорчит царицу, особенно в такое время, когда он один мог облегчить ее скорбь. Но Тамара, вероятно, думала иначе, так как на лице ее не появилось и тени недовольства, а в глазах отразилось живое сочувствие к тому, кто ради любви к искусству сменил пышную и праздную жизнь при дворе на тихое уединение.

— Зачем мне скрывать от тебя, — наконец, промолвила она, — что новые беды прибавились к нашим бедам и врагов у нас стало больше, чем шипов на розе, но не всем надлежит нести брань с вероломными. Поэт не должен попусту расточать свой труд и время. Высшая доблесть в том, чтоб претерпеть временные страдания и лишения и создать вечное и прекрасное. Я радуюсь, что он пренебрег утехами жизни и вступил на путь, где может стяжать себе славу и бессмертие.

После этого Тамара переменила тему беседы, интересовалась, как распространялось в стране просвещение, какие переведены книги с греческого и персидского языков, сколько юношей отправлено в Афины для завершения образования.

Шавтели обрадовал ее сообщением, что в стране появилось большое число любителей просвещения, ораторов, переводчиков, богословов, философов, историков, рисовальщиков, миниатюристов и поэтов.

Были переведены творения Платона, Аристотеля, Сократа и множество других сочинений духовного, философского и литературного содержания.

— Немыслимо обнять умом всего содеянного Вами, о могущественная и просвещенная царица! Невозможно поведать, сколько милостей изливается на Ваших подданных, благославляющих судьбу за то, что им довелось жить в столь счастливое время!

Тамара с грустной недоверчивостью выслушала горячие излияния Шавтели о счастье ее подданных, так мало они совпадали с ее собственным представлением о внутреннем состоянии государства, и оставила его слова без ответа. Она коснулась в беседе с ним также миссионерской и благотворительной деятельности иверских монастырей на Востоке, особенно Крестного монастыря, который славился в Палестине; игумен монастыря являлся официальным представителем Иверии, через него иверские цари имели связь с иерусалимским патриархом и вели сношения с дамасским султаном.

Видя, что беседа заканчивается и надо уходить, Шавтели осторожно рассказал Тамаре о том, что слышал от поселянина. Тамара сильно изменилась в лице; впервые увидел на нем Шавтели выражение безмерного негодования, смешанного с состраданием, и смутился. Чтобы успокоить возбужденное чувство царицы, он прибавил, что мастер Бека, который был всем известен, обещал устроить его в Опизах, если на то будет воля царицы.

— Кто этот князь? Скажи мне его имя, — гневно спросила Тамара. — Вот кто порочит и бесчестит мое царствование! Он должен понести наказание.

Шавтели глубоко вздохнул. Он знал, что Тамара не имела власти над эриставами, могла их только награждать, но не наказывать, и тихо промолвил:

— Это могущественный князь Карталинии, его нельзя делать Вашим врагом, великая царица! Он один из самых яростных противников Сослана, и в такое время нельзя озлоблять его, нарушать мир с ним.

Тамара задумалась, сейчас, в эти решительные дни, когда нужно было соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не повредить Сослану, она могла совершить непоправимую ошибку и ввергнуть страну в кровавую междоусобицу.