Юрий Тубольцев - Катон

В числе первых своих мероприятий Клодий выдвинул на рассмотрение сограждан законопроект, предусматривающий отмену все еще сохранявшейся, хотя и мизерной платы за хлеб, получаемый городской беднотой от государства, и предложение о восстановлении права образования квартальных коллегий. Первый его ход являлся примитивным, но действенным способом подкупить плебс, а второй - позволял создать нечто вроде народной партии на основе политических коллегий, выполняющих функции первичных ячеек. Именно эти коллегии стали проводниками его политики в массы и из них же были сформированы вооруженные отряды, помогавшие ему оказывать давление на аристократию.

Два других, разработанных Клодием закона были направлены на ограничение власти знати и некоторое усиление сенатских низов, укрепление их независимости от произвола нобилитета. А чуть позже амбициозный трибун провел через комиции закон о перераспределении консульских провинций, обеспечив Кальпурнию и Габинию выгодные назначения и таким образом сделав их своими союзниками.

После этого потенциальными врагами Клодия оставались только видные оптиматы и триумвиры. Однако Цезарь вот-вот должен был уехать в Галлию, и трибун делал вид, будто по-прежнему верно служит ему, не помышляя о само-стоятельной политической роли, Красс не имел возможности предпринять что-либо конкретное, а Помпей, фактически брошенный коллегами на произвол судьбы, в данный момент не нес в себе опасности. Великий полководец, истративший свой общественный потенциал на возвышение Цезаря, теперь метался между оптиматами и популярами в поисках новой политической опоры и заигрывал то с Цицероном, то с Клодием. Лихой трибун щедро удобрял надежды Помпея навозом своих обещаний, но ничего из того, о чем говорил, не выполнял и использовал псевдо дружеские отношения со знаменитым человеком лишь в целях саморекламы. Безрезультатно погонявшись по форуму за стремительным и неуловимо-скользким Клодием, Помпей пал духом и удалился в свое имение утешаться живым подарком Цезаря.

Сложнее было Клодию управиться с лидерами оптиматов. Однако и здесь он разработал оригинальный план борьбы. Едва вступив в должность, Клодий начал настраивать народ против Цицерона, обвиняя его в якобы незаконной казни сподвижников Катилины. Когда-то плебс многотысячной толпой шумно приветствовал Цицерона, благодарил за подавление заговора и с ликованием сопровождал его по ночному городу, освещая ему путь факелами. Поэтому теперь, дабы избежать подозрений в какой-либо осмысленности и целенаправленности своих действий, народ с таким же энтузиазмом выражал ненависть Цицерону, а люди, собиравшиеся поджечь Рим и перерезать сенат с помощью галльских наемников, были возведены в ранг героев и безвинных жертв репрессий. Правда, когда союзник Цицерона трибун Нинний Квадрат выступил с протестом законам о хлебе, Клодий с широкой улыбкой на красивом, как у его высокопоставленных сестер-проституток, лице явился к Цицерону и предложил ему вечный мир и обещание обуздать плебс в обмен на "вето" Квадрата. Оратор согласился, и Нинний снял свой протест. Законы были приняты, и "вечность" Клодия сразу кончилась, подобно тому, как кончалась любовь его сестер вместе с последним медяком в кошельке любовника. Травля Цицерона возобновилась. Было очевидно, что дело идет к какому-то государственному акту, призванному осудить победителя Катилины.

Помня, что его сила в слове и тоге, Цицерон сменил белое сенаторское одеяние на траурное темное и пошел в народ, речами, выстроенными по всем правилам риторики, взывая к нему о пощаде. Из солидарности с заслуженным человеком в траур облачились многие сенаторы и всадники, скорбною толпою сопровождавшие его в походах за милостью сограждан.

Странным представляется такое поведение в мире, где человек человеку - волк. Волки, наоборот, скрывают от сородичей свои слабости и болезни, дабы те, пользуясь этим обстоятельством, не растерзали их. Римляне же в эпоху становления и расцвета Республики были сильны духом коллективизма. Каждый человек выступал по отношению к другому как соратник, а не конкурент. Поэтому люди всегда были готовы поддержать лучших своих представителей, ибо те составляли богатство общины. Высшим судом тогда являлось суждение народа, и граждане, терпящие притеснения от магистратов, обращались к нему как к главенствующей в обществе инстанции. Таким образом, народ выступал гарантом стабильности и справедливости.

Однако во времена Цицерона римское общество в социальном плане со-стояло уже не только из людей, но включало в себя и прочих представителей фауны, порожденных индивидуальным отбором, а потому появление великого оратора и консуляра на форуме в позе просителя по-разному действовало на сограждан. Кто-то сочувствовал ему, кто-то злорадствовал, а сам Клодий с шайками своих приспешников повсюду преследовал его и забрасывал оскорблениями, а также камнями и лепешками грязи.

Страсти накалялись. У Цицерона уже насчитывалось до двадцати тысяч сторонников, и конфликт грозил перерасти в открытое вооруженное столкновение. Тогда Катон, верно оценив расстановку сил, посоветовал находящемуся на распутье Цицерону уйти в добровольное изгнание.

Он убеждал товарища, что популистская тирания Клодия долго не продлится, поскольку на эмоциях ненависти и тотального отрицания политику не построишь. "Ненависти трудно противостоять в лобовой атаке, - говорил Катон, - но ее можно обескровить, лишив новой пищи. Негодяи изобразили тебя, Марк Туллий, пугалом, которым дразнят народ. Сделай вид, будто уступаешь злой воле, и уйди. Мы представим твой поступок в должном свете, и через полгода народ опомнится, сбросит с широких плеч Клодия и придет к тебе с мольбами о прощении. Если же ты останешься, будет битва, будет кровь и наше поражение, после которого нам вряд ли удастся восстановить силы. Предпочтем же "Каннам" тактику Фабия Максима".

Цицерон сделал попытку обратиться за поддержкой к консулам, но безуспешно. Пизон еще несколько дней назад ставивший Цицерона на третье место в сенате сразу после своих хозяев Помпея и Красса, теперь не возражал против объявления его государственным преступником, а Габиний выгнал почтенного отца Отечества с бранью, словно проворовавшегося слугу. Выскочив от этого громогласного консула, испуганный Цицерон бежал так долго, что очнулся только в нескольких десятках миль от Рима прямо у входа на виллу Помпея. С надеждой взирая на фасад дворца своего покровителя, он благоговейно переступил порог усадьбы. При появлении в атрии много раз помпезно званного гостя, в доме началась натужная суета. Рабы долго бегали из комнаты в комнату и мучились невысказанными сомнениями, потом, наконец, объявили, что господина нет дома. Увы, увидев Цицерона, Помпей Великий тайно бежал через задний выход и скрывался в окрестностях, пока из своих кустов не увидел, что его недавний друг удалился на безопасное расстояние. Таким образом Цицерон познал цену дружбе великого индивидуалиста, после чего последовал совету не набивавшегося в друзья, не сулившего златых гор Катона и покинул Рим.