Юрий Тубольцев - Катон

Время шло, а вопрос не решался, все ограничивалось кулуарными спорами. Марцелл никак не мог привлечь на свою сторону большинство сенаторов, а без этого приступать к официальному решению проблемы не имело смысла. Легко идти по твердой земле, труднее передвигаться по воде, но как быть в болоте, где нельзя ни идти, ни плыть? А болото оно и в сенате болото! Можно о чем-то договориться с тем, кто знает, чего хочет, но как вести переговоры с теми, кто ничего не знает, зато всего боится? Сенатское болото, это скопище толстобрюхих мещан, пресмыкалось перед Помпеем, страшилось Цезаря и панически боялось всяческих идей. Это, так сказать, сало государства может громко шипеть и трещать на политической жаровне вокруг здорового куска мяса, но без такового жарить его не имело смысла. Помпей - кусок, и Цезарь - кусок, а Марцелл? За кого им, бедным духом богачам, подать голос?

После многомесячных бесплодных попыток подвигнуть на поступок эту подкожную массу общества оптиматы поняли, что без Помпея ничего не добьются.

Когда-то Помпей подрядил энергичного Цезаря в качестве отбойного мо-лотка, чтобы раздробить монолит сенатской аристократии и добиться реализации своей программы относительно восточных дел и войска. Цезарь добросовестно выполнил поставленную задачу, а при этом, на удивление многим, вырос и сам. Теперь, когда Помпей утвердился во главе государства почти конституционным путем, Цезарь его уже не интересовал. Зато Цезарь стал интересоваться Помпеем, поскольку метил на его место первого человека в Риме. Великий с большим трудом усматривал конкурента в своем прежнем помощнике, но развитие событий и пророчества Катона существенно помогли ему в этом. Потому летом того года Цицерон писал друзьям: "Помпей в своих взглядах на честных и дурных граждан уже сходится с нами". Однако переход от сходства во взглядах до единства в действиях занял еще несколько месяцев. Только осенью состоялось официальное обсуждение судьбы Галлии и Цезаря, но и оно закончилось тем, что вопрос был отложен до следующей весны. "Несправедливо лишать командования человека, завоевавшего государству новые территории, - подвел итог спорам Помпей, - пусть он владеет империем до окончания своего срока, а относительно дальнейшего определимся в начале года. Соберемся в марте, и уж тогда, можете не сомневаться, вопрос будет решен". Так Помпей сдержал обещание, данное Цезарю в Лукке о пятилетнем продлении его власти, но сделал ясный намек, что этим его милости Цезарю исчерпываются.

В досаде от того, что его консульство не стало великим событием в истории государства, Марцелл отметился нанесением демонстративного оскорбления Цезарю. Он подверг наказанию розгами посланца из галльского города, которому проконсул царственным жестом даровал гражданские права. "Это тебе в знак того, что ты не римский гражданин! - пояснил Марцелл порозовевшему местами галлу, - поезжай домой и покажи рубцы Цезарю!"

Ответ Цезаря выглядел вполне традиционно. Метод борьбы с противниками в Риме у него был один - деньги, поскольку армия еще не подтянулась к границам Италии. Он помолился богам и отправил очередные возы серебра по адресам новых магистратов. Однако не все у него прошло гладко. Катон в Риме был один, но существовали еще и Марцеллы. Гай Клавдий Марцелл, избранный консулом на место двоюродного брата Марка Марцелла, оказался не доступен блестящему оружию Цезаря, несмотря на то, что был женат на его внучатой племяннице Октавии, той самой, которую добрый дедушка хотел переложить в постель Помпея. А вот другой консул Луций Эмилий Павел, слывший человеком честным и аристократичным, не устоял перед соблазном и ударил лицом в кучу серебра размером в тысячу пятьсот талантов - поистине царская взятка. Однако насколько же причудливо переплелись в сознании тогдашних римлян злаки коллективистской, республиканской морали с сорняками индивидуалистических, частнособственнических устремлений! Эмилий поддался подкупу, но полученные деньги потратил на строительство роскошной базилики на форуме, и продался он Цезарю лишь наполовину, пообещав не вредить ему, но и не помогать, а все-таки продался!

За меньшую сумму, хотя и в несколько раз превышавшую, например, со-стояние Катона, Цезарь купил Гая Куриона, народного защитника, народного трибуна, любимца и надежду Цицерона. Этот претендент на роль спасителя Республики, будучи обременен долгами, как и вся золотая, но без серебра, молодежь того века, когда-то уже строил глазки Цезарю, однако покоритель Галлии дал ему понять, что не покупает кого попало, а ценит только штучный товар. По-видимому, именно тогда Курион проникся пафосом республиканских идей. В одночасье он сделался таким заядлым поборником добродетели, что привел в умиление и восторг убеленного сединами Цицерона. Легко обмануть того, кто хочет обмануться! Одновременно Курион стал и надеждой сената, и кумиром плебса. Борясь со всех трибун с государственным злом, он с особым остервенением нападал на Цезаря, демонстрируя тому свою политическую квалификацию. Это был бесстрашный, остроумный и последовательный враг галльского наместника, замечательный враг, просто на загляденье оптиматам, впрочем, не всем. Катона блеск никогда не ослеплял, он видел пятна даже на солнце, а потому никак не мог увидеть солнца в обыкновенном пятне. Ненависть Куриона к Цезарю казалась беспредельной, однако тот сумел ее измерить и, отмерив несколько тонн серебра, приделал ей стрелку с другого конца. Теперь ненависть Куриона получила проти-воположное направление.

Но Курион действительно был штучным товаром, потому он не стал афи-шировать перемену знамени, а поступил очень тонко. Новоиспеченный народный трибун внес в сенат откровенно авантюрный проект строительства дорог и мостов и под предлогом его исполнения потребовал себе чрезвычайные полномочия на пять лет. То была демонстративная попытка столкнуть Помпея с вершины пирамиды, и, естественно, Великий вознегодовал. Резким окриком он призвал нахального мальчишку к порядку, но тот начал огрызаться, и возник конфликт. Получилось, что принципиальный Курион ради общественного блага навлек на себя немилость самого могущественного человека государства, пострадал за народное дело, как и надлежало настоящему трибуну. Поссорившись с Помпеем, он продолжал абстрактно поругивать Цезаря, умело культивируя в массовом сознании образ о себе как о независимом государственном деятеле. В такой роли Курион принялся раз за разом срывать комиции и сенатские заседания. В этом деле самому дорогому продажному трибуну помогал самый дорогой из продажных консулов Эмилий Павел, широко используя магистратское право трактовать всевозможные природные явления как знамения богов. Любопытно, что в выражении своей воли небожители вели себя так, словно не Эмилий, а они сами получили от Цезаря подарок. Однако боги были вне подозрений, поскольку такой тяжести, как Цезарева взятка, небеса просто не выдержали бы и провалились в преисподнюю. Поэтому с запретами считались, и галльские деньги выкупали у судьбы драгоценные дни власти для своего хозяина. Потом изобретательный Курион придумал ввести в феврале дополнительный месяц для согласования официального календаря с солнечным, а также для продления полномочий Цезаря, ведь заседание по его вопросу было намечено на первое марта.