Юрий Тубольцев - Катон

Несмотря на поздний час, тысячи римлян в этот вечер вышли на улицы, чтобы проводить Катона и других сенаторов, покидавших столицу перед нашествием врага. В качающемся свете факелов Катон видел сверкающие глаза сограждан. Весь ужас надвигавшейся войны, все ее беды, все страдания от грядущих утрат и разрушений уже подступили к ним вплотную и стиснули их холодными объятиями страха. Они будто бы уже частично потеряли самих себя, словно свет факелов и черный мрак, полосами чередуясь на их лицах и фигурах, таким же образом поделили на черное и белое их души. И в этом состоянии они смотрели, как из Рима уходит Катон, хребет сената, твердыня форума. Да, подчиняясь необходимости, он покидал их, но оставлял им свое имя. От того, как он уйдет сегодня, будет зависеть, как они завтра встретят Цезаря и к кому они примкнут послезавтра. Последним оружием Катона стало его имя, и он должен был распорядиться им так, чтобы нанести упреждающий удар легионам Цезаря. Поэтому Катон шел размеренно и прямо, твердо ступая по скользким от мороза камням, ни один мускул не дрогнул на его лице, глаза, не моргая, прощались с родными холмами, а их взгляд был направлен вперед, как будто там можно было увидеть что-либо, кроме смерти.

С этого дня Катон не стригся, не брил бороды, обедал сидя вразрез с римским обычаем вкушать трапезу, возлежа на ложах. До конца своей жизни Катон ни разу не улыбнулся, ни разу не сверкнул в его глазах радостный блеск, и в победах, и в пораженьях он неизменно хранил скорбный суровый вид.

Прибыв в Падую, где находились консулы и многие сенаторы, Катон за-держался на несколько дней. В то время там шло обсуждение одного из самых заманчивых предложений Цезаря. "Поскольку мы оказались не готовы к войне, - высказал свое мнение Катон, - то надо принимать все условия Цезаря, если только он действительно выведет войска из Италии". Его слова удивили сенаторов. "Уже сам Катон согласен быть рабом, лишь бы не воевать", - писал Цицерон, как раз тогда мучительно раскаивавшийся в своем минутном приступе смелости и страдающий в поисках щели, куда бы ему спрятаться от надвигающихся событий. Однако вскоре выяснилось, что миролюбие Цезаря - всего лишь сверкающий цветами радуги в лучах пропаганды мыльный пузырь, и Катон продолжил путь на юг. В Бруттии он заехал к Мунацию, оставил его попечению младшего сына, а сам вместе со старшим сыном Марком переправился на Сицилию.

Там Катон поначалу развернул активную деятельность. Он строил флот и формировал воинские контингенты для Помпея, а также заготавливал продовольствие для его армии. Сделав своей ставкой Сиракузы, Катон, тем не менее, постоянно разъезжал по всему острову, лично контролируя ход дел. Однако, когда Помпей покинул Италию, его энтузиазм остыл.

Цезарь теперь выглядел победителем. Перед ним пресмыкались главы италийских общин. В каждом городе, через который он проходил, устраивались помпезные празднества, подобные тем, какие недавно гремели в честь Помпея. При этом любвеобильные италики стыдились своих прежних чувств и уверяли Цезаря, будто в тайне всегда вожделели к нему одному, а Помпею льстили лишь по необходимости. Аналогичным образом вели себя и тяжелобрюхие сенаторы. Многие из тех, кто вчера, бия себя мясистым кулаком повыше своего главного сокровища, объявлял: "Я - оптимат", сегодня моляще простирали руки к Цезарю и выражали готовность проповедовать любую идеологию, лишь бы им вернули право владения дворцами да виллами.

Собирая дань продажного поклонения, Цезарь не прекращал активной деятельности. Став господином Италии, он спешно переправился в Испанию, где находились лучшие легионы Помпея, лишенные, однако, квалифицированного командования.

Едва только после первых тяжелых битв испанская Фортуна начала симпатизировать Цезарю, он незамедлительно отрядил несколько легионов для захвата Сицилии и Сардинии. Этой операцией командовал Курион, человек, столь же стремительный и самоуверенный, как и его повелитель. Поэтому, напав на Сардинию, он одновременно атаковал и Сицилию, послав туда во главе авангарда будущего историка Азиния Поллиона.

Когда Помпей без борьбы оставил Италию, а Цезарь устремился завоевывать Испанию, Катону стало ясно, что его провинция обречена. Располагаясь в центре Римского государства, Сицилия уже давно утратила военное значение. В ней не было войск, лишь в наиболее крупных городах стояли гарнизоны из местных ополченцев. При необходимости Катон мог бы, мобилизовав ресурсы острова, организовать сопротивление врагу и продержаться несколько недель. Однако помощи ему ждать было не от кого. Уж если Помпей оставил Италию и бросил свои легионы в Испании, то, очевидно, он не станет рисковать из-за Сицилии. Увы, в скорректированном по итогам последних событий стратегическом плане маститого полководца уже не было места ни для Сицилии, ни для Сардинии. Он принес в жертву Катона, как в битвах порою жертвуют каким-либо подразделением, выполняющим отвлекающий маневр или другое специальное задание.

Катон больше других сенаторов поддерживал Помпея в его решениях, но теперь и он осудил его. Катону не довелось руководить армиями и возглавлять военные кампании, потому ему было сложно оценить действия Помпея. Однако не отсутствие опыта и не обида за пренебрежение к его участку фронта явились решающим фактором в неприятии стратегии полководца. Сама психология гражданина республики восставала против глобальной гражданской войны. Вопреки голосу разума он хотел, чтобы все решилось как можно быстрее в короткой схватке с врагом в Италии. Когда же стало ясно, что Помпей и Цезарь развернули масштабную гражданскую войну на многие месяцы или даже годы с привлечением варварских полчищ чуть ли не со всего мира, Катон подобно Цицерону и другим сенаторам испытал шок и разочарование. Всю жизнь он вынужден был наблюдать постепенную нравственную гибель своего народа, но возникшая теперь угроза физического уничтожения огромного числа римлян в чудовищной бойне на потеху тщеславию презренных авантюристов, не помещалась ни в его сознании, ни в его душе. Постигшая Отечество трагедия была столь огромна, что республиканское мировоззрение Катона отвергало ее в принципе. Никакая стратегия, никакие добрые замыслы, по его понятиям, не могли оправдать этой жертвы. Он проклинал Цезаря и готов был проклясть Помпея за то, что тот не сумел вовремя нейтрализовать источник смертоносной эпидемии.

Поэтому, когда Азиний Поллион с передовыми отрядами войска Куриона вторгся в Сицилию, Катон решил не затевать напрасного кровопролития и оставил остров. Он мог бы противостоять Поллиону, но в дальнейшем, с приходом трех легионов Куриона, сопротивление теряло бы всякий практический смысл, ввергать же тысячи людей в братоубийственную бойню без надежды на реальную пользу для общего дела он не желал. Свойственное цезарианцам стремление встревать в любую авантюру, чтобы ценою гибели сограждан заявить о себе, продемонстрировать полководческие таланты, было глубоко чуждо Катону.