Юрий Тубольцев - Катон

Помпей удовольствовался минимальным результатом своей победы, который, по его мнению, гарантировал благоприятный исход всей войны. Цезарь лишился своего последнего козыря - ореола непобедимости и, казалось, ему более нечего было противопоставить Республике. Помпей чувствовал себя героем, поскольку в полном соответствии с пожеланиями наиболее уважаемых людей из его окружения выиграл гражданскую войну с наименьшими при данных масштабах конфликта потерями, выиграл не столько мечом, сколько умом.

Над Эпиром заходило солнце. Багровый шар, оседая в море под тяжестью всего увиденного за день, разрезал облака последними лучами. Казалось, у него уже не было сил смотреть на землю, и потому унылым закатным взором он озарял небеса, раскрашивая их всеми оттенками кровавого цвета. Многоярусный мир облаков трепетал в вечерней агонии, терял яркие краски, словно истекая кровью, и мерк, синея, как холодеющий труп.

Однако это небо выглядело лишь зеркалом земли, а под ним распростиралось гигантское поле битвы. В тот день смерть пировала на десятках природных холмов и рукотворных насыпей, созданных людьми в качестве могильных курганов самим себе. Пожирая жизни тысяч человек, она запивала их кровью из многокилометровых траншей лабиринта беспримерной фортификационной линии. Вакханалия обитателей черного Аида удалась на славу. Здесь для них была добыча на любой запрос и вкус, ни один червь теперь не уползет отсюда в земную грязь, не насытив брюхо человечьей плотью. Сколько хватало глаз, повсюду были разбросаны растерзанные тела, которые смерть пригвоздила к земле, застигнув в самых невообразимых позах. Тут сразу было видно, кто погиб героем, кто - трусом, а кто сгинул, даже не успев проявить себя ни первым, ни последним. Вереницы и горы трупов в своем чередовании являли взору чудовищные письмена, документально точно запечатлевшие весь ход битвы. Цезарь уверял, будто у него погибло около тысячи двухсот человек, однако, будь это так, вряд ли поражение воспри-нималось бы как столь катастрофическое. Очевидно, потери были гораздо больше.

Но не эти письмена читал Катон, бродя по полю боя. Переходя от одного пронзенного тела к другому, он перелистывал страницы совсем иной книги.

Вот перед ним лежит загорелый, крепкого сложения человек с мускулистыми руками и черными от въевшейся земли мозолистыми ладонями. Судя по всему, это был италийский крестьянин, представитель некогда основного, а ныне исчезающего класса римского общества. Именно такие люди в свое время отразили нашествие Пирра и Ганнибала, а потом завоевали для нобилей весь известный тогда мир. Возле него на насыпи застыли скорченные предсмертными судорогами тела двух других воинов, очевидно являвших собою результат доблести сменившего плуг на меч крестьянина. Остановив время, смерть запечатлела на лице победителя выражение сосредоточенной деловитости: он предавал врагов-соотечественников земле с тою же добросовестностью, с какою прежде ее пахал. От бремени земных трудов его избавил пущенный с холма и застрявший в грудной клетке дротик. Смертоносный снаряд угодил в щель между металлическими пластинами доспехов, небрежно подогнанными нерадивым мастером.

Соседи этого солдата по ложу смерти не выглядели столь основательными личностями, как он. Блудливые черты лиц, искаженных гримасой боли, свидетельствующей о неспособности переносить физические страдания, выдавали в них горожан. А угадываемая в позах благоприобретенная сутуловатость напоминала о толпах льстивых клиентов богатых нобилей и позволяла предполагать в них столичных жителей. Но являлись ли они завсегдатаями форума или нет, в любом случае один из них мог оказаться тем мастером, который сделал бракованные латы своему убийце.

Первый был сражен мечом в бок, видимо, в тот момент, когда пытался увернуться от нападения, второй получил удар в спину. Кроме того, у него кровоточила щека, что, наверное, и заставило его обратиться в бегство. Согнав с этого разбитого лица жадно прилипших к ране мух и накрыв его валявшимся тут же плащом, Катон пошел дальше.

Раненых победители уже успели вынести с поля боя, поэтому здесь оста-лись только погибшие; их было решено похоронить на следующий день.

Катон смог сделать лишь несколько шагов и опять остановился у группы мертвецов. Здесь его взору предстали три бывших Цезаревых ветерана. Их можно было узнать и по элементам обмундирования, заимствованным у галлов, и по особой суровости лиц, граничащей со свирепостью, и по растерзанным трупам врагов, обрамляющим каждого из них. Бросалось в глаза, что они сражались рядом, но отнюдь не вместе. Индивидуализм императора в особой форме заимствовался и его солдатами. Воин Цезаря в первую очередь стремился отличиться персонально, заслужить похвалу повелителя в свой собственный адрес. Правда, специфика боевых действий по-прежнему требовала от людей безусловного приоритета коллективных целей над частными, но, тем не менее, и здесь индивидуализм уже пробивался наружу подобно торчащей из лесных зарослей змеиной голове. Каждый из этих трех богатырей получил более десятка ран, прежде чем упасть к ногам торжествующего неприятеля. Позднее Цезарь похвалялся, что некоторые его воины продолжали сражаться во славу императора даже после сотни ранений. И вот герои, прошедшие с боями вдоль и поперек необъятную Галлию, оглашавшие воинственным кличем непроходимые леса дикой Германии, потрясавшие оружием в далекой Британии, перерезавшие тысячи соотечественников в Испании, наконец, завоевавшие Италию, некогда бывшую их Родиной, явились, следуя за Цезарем, в Эпир, чтобы на бесплодных камнях чужой страны сложить головы по велению своего лысоватого бога. Таким стал итог их более чем десятилетних ратных трудов, побед и подвигов.

Среди тех, кого доблесть ветеранов определила им в свиту по пути на тот свет, были римляне из Греции, Македонии и Востока. Одно лицо даже показалось Катону знакомым; возможно, его обладатель принадлежал корпусу, сформированному Марком на Родосе. Кем они были: торговцами, ремесленниками, писцами в магистратурах? А может быть, ростовщиками? Впрочем, последнее предположение Катон тут же отмел. В том мире, где все продается и покупается, ростовщики всегда смогут выкупить себе право на жизнь. Однако, кем бы они ни были в прошлом, сегодняшний день всех их уравнял, превратив в трупы. Теперь разве что грифы и вороны, слетевшиеся на пир со всей округи, могли различить их по своим критериям падальщиков. Катон хотел поправить подвернутую ногу одного из погибших солдат, но увидел, что позы его соседей ничуть не лучше. На миг он растерялся, потом как-то неуклюже, тупо осознал, что мертвые не знают неудобств, и пошел дальше.