Юрий Тубольцев - Катон

- А тут весь Катон! - с драматическим жестом объявил один из приближенных Помпея, разряжая обстановку.

Коротко хохотнув, словно объект насмешки не заслуживал даже полноценного осмеяния, сенаторы вернулись к любимому занятию. Обжорство триумфальными восторгами продолжилось.

Вся жизнь римской знати уже давно превратилась в агонистическое обжорство. Нобили до тошноты объедались за пиршественным столом, у которого проводили по восемь часов, спасая желудки рвотными средствами; они до головокруженья объедались властью, роскошью, похотью, низведя любовь к разврату; до умопомраченья объедались помпезными речами, коллекционированием материальных носителей искусства, не ведая самого искусства, незаслуженными почестями и фальшивой славой.

В этот миг истины, когда под напором эмоций лопнули оболочки аристо-кратичных манер и сенаторы явили миру наготу своих безликих личностей, свою расписанную радужными узорами пустоту мыльного пузыря, Катона осенило прозрение еще более страшное, чем то, о чем он думал весь тот день. Он понял, что эти люди не могут победить, что они не способны быть победителями, а значит, несмотря на успех Помпея и республиканского войска, Республика совершила еще один шаг к гибели, и понесенные жертвы не только ужасны, но и напрасны.

Рок обреченности выпил краски жизни из восприятия Катона подобно тому, как осеннее ненастье обесцвечивает природу унылой серостью. И с этим бледно-немощным, словно лицо умирающего, образом мира циничным сарказмом контрастировал шумный хаос вульгарного торжества нобилей. Они мнили себя победителями на века и беззаботно ждали лета, тогда как их успех был всего только проблеском солнца в ноябрьском сумраке перед надвигающейся зимой цивилизации.

Прожорливые сенаторы ощипали лавр Помпеевой победы, оставив от него лишь голые прутья воспоминаний. Пока они праздновали и делили на части успех, Цезарь успел мобилизовать разбитые легионы, снова подчинить их своей воле и отвести на безопасное расстояние.

Правда, Помпей попытался предпринять преследование отступающего противника. Цезарь еще с вечера, сразу после битвы, отправил обоз с ранеными и поклажей в свою ставку в Аполлонии, а под утро вывел и легионы. Помпей полдня уговаривал нобилей пойти и наконец-то взять ту победу, о которой они так много и браво рассуждали. Потеряв меньше времени, чем хотелось бы сенаторам, Помпей выступил в поход. Однако штабное настроение снизошло в массы и внесло в войско разброд. Дисциплина в легионах Цезаря основывалась на уважении к императору и многолетней выучке. Порядок в армии Помпея поддерживался авторитетом полководца, но в еще большей степени страхом перед противником. Теперь, когда последний фактор исчез, солдаты с недоумением воспринимали приказы центурионов и трудно следовали им. С такой армией да еще на пересеченной местности угнаться за Цезарем было невозможно. Отступающие успешно добрались до Аполлонии. Тогда Помпей принял другое решение.

В то время, когда Великий Помпей усиленно воевал со своим бывшим тестем, к нему на помощь с Востока во главе двух легионов шел его новый тесть Метелл Сципион. Цезарь отрядил против него легата Домиция Кальвина с соответствующим войском. С тех пор Метелл и Кальвин маневрировали друг относительно друга в поисках позиционного преимущества, но без достижения такового. Теперь Помпей вознамерился стремительным марш-броском настичь Домиция и расправиться с ним прежде, чем грозный хищник в образе Цезарева войска успеет зализать раны. Однако не таков был Цезарь, чтобы позволить дважды опередить себя. Он немедленно выступил в поход со своими двужильными легионерами и, двигаясь труднодоступными горными тропами, сумел вызволить Домиция из беды. Затем он сделал попытку атаковать Метелла Сципиона, но Помпей в свою очередь не позволил ему этого.

Таким образом, два императора вновь оказались лицом к лицу, причем в примерно равных условиях. По всей видимости, войско Цезаря численно несколько уступало Помпеевой армии, особенно в коннице, но, конечно же, не в два раза, как заявлял великий император-писатель. Если бы информация Цезаря соответствовала действительности, Помпей не уклонялся бы от сражения, и вообще, его тактика была бы иной. Однако Цезарь выиграл уже в том, что перенес центр событий в глубь материка, подальше от моря, где противник имел подавляющее преимущество.

После победы у Диррахия перед Помпеем открылось несколько путей к окончательной победе. Те, кто все еще страшился матерых Цезаревых легионеров или хотел свести на нет людские потери, советовали ему возвратиться в Италию, поскольку там предполагался легкий и быстрый успех. Обосновавшись в столице, Помпей в глазах всего мира обрел бы статус официального главы государства, а Цезарь выглядел бы изгоем, да еще лишенным былого ореола непобедимости. Такая стратегия действительно сулила Помпею большое преимущество, однако только на некоторое время. Очевидно, что Цезарь сумел бы удержать войско в повиновении и постепенно утвердил бы свои позиции на Востоке, тем более что он мог воспользоваться материальной базой, подготовленной Помпеем. За бравым строем патриотических речей таких советников просматривалось желание нобилей поскорее вернуться в свои дворцы и виллы к ордам слуг и гаремам рабынь. В другом случае Помпей мог бы не преследовать Цезаря, а, контролируя побережье, как бы держать его в осаде в небогатой ресурсами стране, вынуждая вновь и вновь предпринимать рискованные шаги. Однако такой вариант действий означал бы утрату только что добытой стратегической инициативы и моральное поражение, что в гражданской войне чревато наихудшими последствиями.

Помпей поступил самым разумным образом, пустившись преследовать побежденного противника, чтобы довести победу до логического завершения. Достичь нужного результата ему помешали праздные настроения штаба и, конечно же, энергичные и безупречно точные действия Цезаря. Тем не менее, шансы соперников перед решающей схваткой выглядели как равные. Подавляющее качественное превосходство воинов Цезаря компенсировалось подавляющим численным преимуществом конницы Помпея.

Однако и теперь время все еще работало на Помпея, так как Цезарю трудно было содержать войско во враждебной стране и ему приходилось грабить города, усугубляя всеобщую ненависть к себе и попутно описывая в своих "Записках...", как радовались местные жители вторжению его "вандалов". Поэтому Помпей не спешил сразиться, но и не уклонялся от битвы.

Он готов был вступить в бой, но на выгодной позиции. Цезарь же не хотел давать противнику позиционного преимущества и каждый раз после демонстрации силы у своих укреплений отводил легионы обратно в лагерь.