Юрий Тубольцев - Катон

Возвращаясь из солдатского расположения и оказываясь в привычном окружении молодых нобилей, Марк вздыхал с облегчением, но, внимательно прислушиваясь к разговорам товарищей, обнаруживал здесь тот же личностный уровень, лишь обрамленный золотой оправой интеллекта и подретушированный образованностью. Мечты о фалерах и наградных венках тут заменяли плебейскую тягу к деньгам, но нобилям нужны были не сами награды как свидетельство воинской доблести и заслуг перед Отечеством, а их опосредованное значение в качестве права на досрочные магистратуры, каковые в свою очередь ценились благодаря возможности разбогатеть на злоупотреблениях в провинции: круг замыкался и приводил офицеров к той же целевой фикции, которой подчинили себя солдаты. Громкие слова о миссии спасителей Италии от варварского погрома тут же сменялись сожалениями о том, что война с рабами не престижна, и славы в ней не заработаешь. А за помпезными заявлениями о неполноценности рабов в человеческом смысле и их неспособности к организованным целенаправленным действиям, из-за чего якобы не имеет значения, десять их тысяч или сто, скрывался тот самый эгоистический страх, который нещадно язвил рядовых солдат. Всюду общее распадалось на частное, великое рассыпалось в мелкое, пафос оборачивался цинизмом, в результате, неизмеримо слабели и войско в целом, и каждый воин в отдельности. Все это высшее общество походило на навозную яму, забросанную сверху цветами, сладкий аромат которых смешивается со зловонием гниющих отбросов и вызывает тошнотворное чувство.

Правда, в кругу офицеров Марк все же находил понимание. Среди легатов, трибунов, всадников попадались люди, смотревшие на происходящее его глазами и разделявшие праведное возмущение. Наибольший отклик мысли Марка получали, конечно же, у брата. Цепион серьезно выслушивал его и пытался утешать. Он говорил: "Все дело в том, что эта война ненормальная. Когда мы отправимся в экспедицию против настоящего противника и станем учить цивилизации галлов, дарданов, киликийцев или парфян, все встанет на свои места, и граждане будут вести себя достойно римского имени". "Да, жаль, что нам пришлось начать службу Отечеству с такой странной кампании... - задумчиво произносил в ответ Марк, сам не понимая, согласился он с братом или нет, и после паузы уже более решительным тоном добавлял: - Но как бы там ни было, любое дело, порученное государством, надо выполнять добросовестно, значит, в полную силу". "Вот-вот", - с готовностью соглашался Цепион, и Марку становилось легче на душе. Однако вскоре он обнаружил, что, разделяя его взгляды, Цепион в то же время отлично ладит с остальными и находит общий язык с самыми отъявленными, в представлении Марка, негодяями. Это добавило ему пессимизма, и он стал относиться к брату настороженно, хотя и не решался уличить его в главной нравственной болезни своего века - двуличии.

Спартак находился в Апулии. Римляне, будучи непревзойденными стратегами, отправили войско консула Лентула к северу в Пицен, а Геллий и претор Квинт Аррий с двух сторон проникли в Апулию; таким образом неприятелю были перекрыты все пути к отступлению, и он оказался заперт в пустынной, лишенной естественных укрытий местности. Положение римлян казалось настолько предпочтительнее, что ввело в заблуждение саму Фортуну, каковая приняла их сторону и сделала им подарок, впрочем, давно ожидавшийся.

Оправдались расчеты римлян на варварскую природу своего противника. Пока рабы и примкнувшие к ним близкие по общественному положению элементы в жестоких битвах отстаивали за собою право на существование, они выступали монолитной несокрушимой силой, но после первых побед в среде восставших начались разногласия на почве дележа славы и добычи, усугубляемые расколом по культурно-национальному признаку. Большую часть спартаковского войска составляли выходцы из эллинистических стран, но значительной группой были представлены и северные народы галлов и германцев. Первые кичились своей относительной цивилизованностью и, подражая ненавидимым ими самими господам, называли галлов и германцев варварами, те же в ответ заявляли, что хваленая "цивилизованность" на деле есть развращенность, из-за которой грекоязычное население Средиземноморья утеряло способность к самостоятельной свободной жизни и отдалось в рабство Риму. Долгое время Спартаку удавалось примирять враждующие стороны и обращать энергию раздоров против общего врага. Но незадолго до прибытия консульских войск между противоборствующими лагерями произошел окончательный разрыв, и галло-германский контингент в количестве двадцати тысяч человек под началом бывшего друга Спартака гладиатора Крикса отделился от основных сил, чтобы искать собственного, галло-германского счастья.

Римляне так обрадовались этой удаче, что в погоне за легким успехом словно коршуны бросились на Крикса и упустили Спартака. Претор Аррий опередил Геллия на пути к добыче и, разбив Крикса в кровавой битве, полностью уничтожил его войско, заставив консула изнывать от разочарования и зависти. Тем временем Спартак вырвался на оперативный простор, а участь галлов и германцев вразумила его воинов и вернула армии былую мощь. Но впереди его поджидал второй консул, а Геллий, присоединив к своему легиону силы Аррия, дабы претор впредь не отнимал у него славу, пустился вдогонку. Промедление грозило Спартаку окружением, потому он был вынужден на неудобной позиции принять бой с Лентулом. Однако Спартак сумел за счет численного преимущества компенсировать слабость исходной позиции, а боевой пыл его воинов свел на нет превосходство римлян в выучке. В итоге, консул был разбит на голову.

Перед этим сражением солдаты и офицеры Геллия молили богов ниспос-лать Корнелию Лентулу неудачу, чтобы они тоже получили возможность поучаствовать в деле и вкусить щедрот Марса, но, когда пришла весть о сокрушительном поражении, лагерь объял страх.

Катону еще не довелось участвовать в боях, но он обратил на себя внимание консула строгой дисциплиной и подчеркнуто точным исполнением приказов. В условиях анархии, царящей в войске, когда то там, то здесь раздавалось циничное брюзжание о том, что все начальники профаны, Катон в противовес остальным старался соблюдать выработанные веками моральные нормы римского воина. За это он подвергался насмешкам окружающих, упрекавших его в отсутствии независимости в суждениях, тогда как в данных условиях именно они безвольно плыли по течению, а он чуть ли не в одиночку пытался противостоять общему потоку. Геллий отметил его, как он сказал, послушание и назначил командиром турмы, то есть конного отряда в тридцать человек.