Юрий Тубольцев - Катон

Настоящая карьера Красса Дивита началась при Сулле. Его отец, как и прочая родня, выступил против марианцев и погиб, а сам он долгое время прятался в Испании, потом еще где-то и наконец прибыл в лагерь Суллы. Будущий диктатор поручил ему вербовать воинов в области, соседствующей с расположением противника. Красс попросил в сопровождение отряд охраны. "Изволь, - согласился Сулла, - я дам тебе самую лучшую охрану для человека, стремящегося к славе. Итак, я даю тебе в сопровождение твоего отца, брата, родных, друзей - всех, кто был казнен или погиб в схватке с врагом". Тогда Красс понял, как надлежит вести себя, и сразу сделался храбрым. Не щадя крутого живота своего, он трудился и воевал во благо Суллы и сумел заслужить его уважение. Когда же начались преследования оппозиционеров и расправа над всеми неугодными Сулле, для Красса наступила пора жатвы. Он выпрашивал у повелителя имущество и имения казненных или скупал их за бесценок. Чем больше было крови, тем богаче становился Красс. Однако неспроста кто-то из греков уподобил богатство морской воде, которой чем больше пьешь, тем сильнее жажда. Опившись богатства до потери рассудка, Красс начал убивать зажиточных людей на основании подложных рас-поряжений. Сулла узнал об этом, разгневался, но пощадил бывшего любимца, однако отстранил его от себя. С того момента диктатор начал отдавать предпочтение другому своему выдвиженцу - Гнею Помпею. С тех пор стрела завистливой ревности глубоко засела в чреве Красса и беспокоила его зудом соперничества с Помпеем много лет, пока не привела к страшному концу.

После смерти Суллы славный Дивит, тоскуя по золотоносным казням со-граждан, нашел новое поприще для бизнеса. На стыке эпох скромной, но героической древности и пышного ничтожества императорского будущего Рим в архитектурном отношении представлял собою эклектическое соединение ветхих построек и скопления гордо возвышающихся дворцов, которые в непримиримой вражде теснили друг друга. В таких условиях в городе нередко случались пожары. "Беда", - скажут обычные люди. "Золотое дно!" - воскликнут те, у кого в мозгу змеится деловая жилка вместо извилин. Красс поставил огонь на службу своему сундуку, заменив им уснувшие диктаторские секиры. Он скупал дешевые старые строения, на которые тут же по странной прихоти Фортуны набрасывалась всепожирающая стихия, а затем застраивал опустошенный участок многоэтажными доходными домами. Таким образом, предприимчивость Красса стала более гуманной: вместо людей он теперь губил здания. А что поделаешь, если нет войны? Ну, и конечно же, великий делец широко использовал блага ростовщичества. Однако видным людям, временно оказавшимся в нужде, он ссужал деньги без процентов. Так он поступил, например, с Цезарем, за что потом получил огромные политические, а значит, и финансовые дивиденды.

Результатом его титанической деятельности стали мерцающие золотом погреба, собственные городские кварталы, рудники и латифундии по всему миру, а также тысячи высококвалифицированных рабов, каковых Красс считал своим главным богатством. "Всем в хозяйстве следует управлять через рабов, но рабами должно управлять самому", - говорил он, и в этом деле достиг такого мастерства, что приобрел навыки политика и полководца.

Что же касается большой политики, то Красс был ярым и последовательным приверженцем одной единственной партии - партии собственного денежного мешка. Поэтому, занимаясь государственными делами, он лавировал между различными группировками, примыкая к сильнейшей и бросая ее, когда она теряла политический вес, легко становился врагом своих друзей и другом недавних врагов, проявлял гонор, но тут же смирял его и выступал как образец покладистости и доброжелательства.

Ко времени восстания Спартака Крассу было около сорока лет, и он имел большое влияние в обществе за счет финансового воздействия на нобилитет, однако ему явно недоставало все еще ценимой в Риме военной славы. Потому он и вызвался вести войну с рабами, справедливо полагая, что более престижные кампании государство и впредь будет поручать лишь именитым полководцам.

Красс не стал дожидаться весны и, срочно проведя набор войска, в разгар зимы выступил в поход. В Пицене он присоединил к своим силам консульские легионы и таким образом получил армию, численно соизмеримую с неприятельской. Приблизившись к Спартаку, римляне вновь разделились, и легат Муммий во главе двух легионов зашел в тыл противнику. Оказавшись под угрозой ударов с двух сторон, восставшие не рискнули начать бой и отступили. Красс и Муммий неспешно двинулись следом.

Произошло именно то, на что рассчитывал претор. Так как моральное состояние солдат было подорвано множеством поражений, он решил сначала восстановить дух войска, а уж затем затевать сражение. В то же время промедление подтачивало силы спартаковцев из-за больших сложностей со снабжением огромной армии и трудностями в управлении разноликими людскими массами. Восставшие в отличие от римлян не получали продовольствие и прочее материальное обеспечение со стороны и потому были вынуждены жить грабежом, а темное прошлое этих людей порой прорывалось взрывами жестокости, приводившими к страшным погромам среди местного населения. Ввиду этого Спартак, объявивший себя освободителем Италии от поработителей-римлян, выглядел в глазах италийцев варваром, несущим такую же беду стране, как заморский завоеватель Ганнибал. Отсутствие поддержки со стороны жителей вызывало новые насильственные действия против них, и недовольство населения росло. Ни один италийский город не впустил к себе спартаковцев, ни одна община не оказала им добровольной поддержки. В конце концов, попытки Спартака расширить социальную базу восстания окончились неудачей, и он так и остался лишь вождем рабов. Рабы же не способны были довести войну до логического завершения, они могли только мстить рабовладельцам.

Верно уловив динамику развития ситуации, Красс не спешил форсировать события и, ограничивая Спартаку простор для маневра, коварно направлял его действия против населения. Однако все дело испортил легат Муммий. Он не удержался от соблазна украсть славу у начальника и самостоятельно вступил в бой с врагом. Спартак давно мечтал о возможности вырваться из порочного круга вражды с теми, кого он хотел бы видеть друзьями, и обратить мощь своих полчищ на ненавистных римлян. Потому теперь он со всею страстью неутоленного гнева обрушился на Муммия, и римские легионы были разбиты, как глиняный кувшин нерадивой хозяйки, оброненный с балкона многоэтажного римского дома на мостовую в квартале Красса.

Стан римлян вновь охватило уныние. Но Красс не стал успокаивать солдат преуменьшением размеров несчастья, а, наоборот, решил многократно усилить отрицательный эффект происшедшего и таким способом оздоровить войско, как бы достичь катарсиса через страдание. Он хмуро встретил Муммия, отчитал офицеров, отругал солдат, а потом подверг децимации когорту, первой обратившуюся в бегство.