Юрий Тубольцев - Катон

У всех народов, даже самых славных, с течением времени, по мере того, как к ним приходили успех и его внебрачный отпрыск - богатство, иссякал запас жизненной энергии, точнее, он распылялся на мелкие заботы, связанные с обслуживанием богатства и его, в этом случае уже кровного дитяти - порока. В результате, народы настолько дряхлели, что становились добычей более целеустремленных соседей. Падали государства, рушились цивилизации. Один Рим всегда стоял незыблемо, ибо нравственный идеал римлян обеспечивал преемственность доблести.

Но вот теперь трибуны вздумали сломать то, что возвели наши деды, причем на самом видном месте города. Им не нравится их вкус, они возомнили, будто разбираются в этих делах лучше предков.

А может быть, тут нет ничего плохого, раз речь идет о мелочи? Однако, как я уже сказал, мелочей в вопросах добра и зла не бывает. Важна не колонна, а сам прецедент: трибун Ноний или Сильвий исправляет Катона Цензора! Как после такого славного подвига другим начинающим политикам не возжелать переделать, например, храм Юпитера или застроить форум, или срыть долой Капитолий, чтобы не занимал место в центре города какими-то там храмами, святынями и реликвиями каких-то побед, а заодно - еще изменить отеческие законы, упразднить сенат?

Вспомним, как однажды весьма неглупый человек Тиберий Гракх попытался исправить наследие предков. Он хотел перекроить исторически сложившиеся земельные угодья, чтобы наделить участками бедных граждан. Мысль благородная, ничего не скажешь, это не колонну снести. Однако чем обернулось столь, казалось бы, доброе и полезное начинание для государства? Гражданскими распрями и гибелью трехсот человек! Значит, не так все просто, как видится с первого взгляда молодым людям. Но пойдем дальше. Несчастья растут, как сорняки: одна беда сеет десять новых. Движение Тиберия Гракха, унеся сотни жизней, искалечило жизни тысяч людей. Недовольные восстали под руководством Гая, брата Тиберия, и на этот раз в междоусобицах были убиты уже тысячи граждан, а так или иначе затронутыми ими оказались десятки тысяч. Убийство народного трибуна при исполнении обязанностей стало прецедентом для расправы над другими магистратами. И Гай Марий, вняв этому примеру, убил консула Гнея Октавия прямо в курульном кресле! Порождаемые одна другой беды множились и разрастались, словно снежный обвал в Альпах. И в итоге на нашей земле разразились две практически гражданские войны. А все началось с малого, с небольшой поправки предков!

"Так давайте попробуем все повторить и снова станем подкапываться под установления прадедов, только начнем издалека! Пусть пока речь пойдет лишь об архитектурном сооружении, об одной колонне, главное - посеять в умах граждан крамольную мысль о возможности перестройки созданного предками!" - призывают нас трибуны.

Нет, - говорю им я и, надеюсь, то же самое могу повторить от вашего имени, квириты, и от вашего, уважаемые судьи, - мы не допустим произвола!

Однако давайте теперь рассмотрим причины, выдвигаемые трибунами в оправдание своей затеи.

"Колонна мешает нам вести дела, она заслоняет кресла и затрудняет про-ход", - заявляют они.

Это какими же делами занимаются трибуны в Порциевой базилике? Вер-шить справедливость колонна помешать не может, истину она не заслонит. Ах, она не дает возможности собравшимся лицезреть сразу всех трибунов? Но ведь они не рабы на невольничьем рынке, чтобы изучать их телосложение, а для мысли и речи, повторяю, колонна - не преграда. "Она мешает ходить!" Позвольте, трезвому человеку не составит труда сделать шаг в сторону, чтобы обогнуть ее, а вот пьяного она на трибунские места действительно не пустит и правильно сделает. Ничуть не сомневаюсь, что, окажись вдруг тут сам Марк Катон Цензор, он одобрил бы поведение своей колонны и призвал бы трибунов в соответствии с римским духом уделять внимание сути рассматриваемых дел, а не стремиться к азиатскому комфорту. И я, потомок Катона Цензора, полностью присоединяюсь к такой позиции. А что скажете вы?"

После этих слов Марк еще некоторое время стоял на рострах, словно ожидая ответа народа, затем сошел вниз и сел на предназначенную ему скамью.

Почти на всех присутствующих выступление Катона произвело благоприятное впечатление. Одних поразил неожиданный размах представления темы, другие умилялись нарочитой важностью юного оратора, третьих позабавило контрастное сочетание в его речи возвышенного и до смешного малого, а четвертые приветствовали в лице Катона нового борца за чистоту извечных римских ценностей. Поэтому дело было решено в его пользу.

После этой победы Катона о нем заговорили. Сограждане считали, что отныне он станет активно участвовать в общественной жизни, мелькать перед народом, зарабатывая популярность. Но Марк снова возвратился к скромному образу жизни и с еще большим рвением углубился в теоретические занятия, тем самым упрочив репутацию человека странного.

Странного же в нем окружающие находили все больше и больше. Вскоре ему довелось заболеть, и, вместо того чтобы принимать сочувствие и заботы друзей и родственников, скрашивающие тягостное состояние недуга, он закрылся в своей комнате и переносил болезнь в одиночестве, словно дикий зверь в норе. Только его раб-лекарь имел доступ к нему. Потом Катон объяснил друзьям необычное поведение так: "Болезнь обезображивает человека, причем не только физически, но и духовно: помутняет рассудок и расслабляет душу. Поэтому в таком состоянии неприлично вступать в общение. В то же время самому больному требуется концентрация всех сил, а переживания близких людей размягчают волю".

"Вот что значит переносить болезнь стоически", - говорили за спиной Катона товарищи с некоторой иронией, но все-таки уважительно.

В скором времени у Катона появилась возможность испытать себя в новом качестве, и он не преминул ею воспользоваться. Разразилась война с рабами. Цепион был назначен военным трибуном в легион консула Луция Геллия Попликолы, и Марк, не желая отставать от старшего брата, записался в войско добровольцем.

Победив в гражданской войне, Сулла физически уничтожил всех сколько-нибудь значительных представителей оппозиции, не разрешив этим политического кризиса, но лишь отсрочив его, подобно тому, как кровопускание не излечивает человека, а только отдаляет его смерть. В обессиленном римском обществе наступило некоторое затишье, зато его болезненно-расслабленным состоянием воспользовались внешние и внутренние враги. Испанией прочно завладели бывшие сторонники Мария, сплоченные в могучую силу талантливым вождем Квинтом Серторием, воинственные фракийцы вторглась в Македонию, являвшуюся провинцией, на Востоке вновь нарушил римские границы Митридат, армянский царь Тигран завладел Сирией и другими пограничными с римскими владениями странами, грозя создать сверхдержаву. Дезорганизация римской власти, вызванная тем, что магистраты преследовали сугубо корыстные цели и мало заботились об общем деле, позволила расплодиться всевозможным паразитическим элементам внутри самого римского государства. Италия кишела разбойниками. Все дороги патрулировались бандитскими шайками, состоявшими из остатков оппозиционных войск, и пополнявшимися беглыми рабами, преступниками и прочими выброшенными из официальной жизни людьми. Даже в столице грабежи приняли столь значительный размах, что тогда впервые в истории специальным законом в правовую сферу было внесено понятие грабежа, отличающее его от известного издревле воровства. Но сухопутные разбойники выглядели кроткими детьми в сравнении с морскими. Пиратство обрело такой размах, что образовалось некое подобие союза пиратских государств со своими князьями, органами управления и даже с собственной моралью, основанной на братстве по оружию, а не на деньгах, как в тогдашнем Риме. Четыреста областей в Восточном Средиземноморье контролировались пиратами и платили им дань. Пираты почти полностью парализовали морское сообщение в римской державе, отчего пришла в упадок торговля и связанные с нею ремесла, а в Италии был голод, так как ее население уже давно питалось заморским хлебом, поля же в хлебных странах оставались невозделанными, поскольку не было сбыта урожая. Под гнетом глобального кризиса римляне все более отдалялись друг от друга, и каждый старался выжить в одиночку за счет остальных, тогда как сам кризис был порожден утратой единства народа.