Александр Чаковский - Победа

«Новое дело! — подумал я. — Нашли „телезвезду“!» Мне приходилось несколько раз принимать участие в западных телепрограммах. Иногда я выходил из них, так сказать, «битым», иногда оказывался «на коне». Но сейчас…

— Благодарю, мистер Фитцджералд, — сказал я. — По-моему, на фоне такого Совещания мне выступать просто не по чину.

— Нам не нужны никакие «чины»! — воскликнул американец. — Нас интересует мнение обычных, я бы сказал, рядовых советских журналистов! Нас — это значит американских телезрителей. Да и вам-то разве не импонирует возможность высказать свое мнение перед широкой американской аудиторией о выступлении мистера Брежнева?.. Словом, я предлагаю вам войти в Историю.

— С черного хода? — усмехнулся я. — А почему ваш выбор пал именно на меня? Здесь присутствует много советских журналистов, среди них есть широко известные и в нашей стране, да, очевидно, и у вас.

— Случай, господин Воронов, случай! Я покопался в карточках отдела аккредитации и наткнулся на вашу фамилию. Вы журналист-международник, представляете известный в нашей стране советский журнал… Ну?

Давайте же начнем осуществлять то, к чему призывали нас ораторы: расширять культурные связи, дружеские общения… Или будем только писать о них, призывать, выкрикивать лозунги, а сами не сделаем никакого практического вклада?

Я подумал: а почему бы и не согласиться? О многих выступлениях глав государств у меня сложилось уже вполне отчетливое представление. И главное — от речи Леонида Ильича. Почему бы мне не высказать уверенность, что весь советский народ безоговорочно поддержит предложения, выдвинутые нашим Генеральным секретарем ЦК?

— Тайп ор лайв? [33] То есть запись на пленку или непосредственная передача в эфир? (англ.). — спросил я.

— О, к сожалению, тайп! Вы сами понимаете, нам нужно время, чтобы разобраться в куче уже сделанных нами записей.

— Содержание передачи? — спросил я. — Какие вопросы? И сколько даете времени на ответы?

— О, вопрос будет один или несколько, но только связанных с Совещанием. Это событие интересует сейчас мир больше всех остальных. Факт номер один. А время? Пожалуй, пять — десять минут. Если пойдет интересно — прибавим.

— Но я еще не слышал президента Форда!

— Запись состоится завтра, когда уже выступит Форд! Вам все будет ясно как апельсин! Ну… чего же вы боитесь?

Вот это последнее слово — «боитесь» — и решило все. Я понял скрытый намек на то, что мы, советские люди, роимся и рот раскрыть перед иностранцами, не согласовав все заранее и не получив разрешение властей…

— О’кэй, — сказал я. — Когда и где?

— Завтра, сразу же после объявления первого перерыва, вон в той комнате, — американец кивнул на видневшуюся в глубине холла дверь.

— Буду, — сказал я, вставая.

…На прием в «Хижину рыбака» я не пошел — все эти приемы похожи один на другой, а у меня куча неотложных дел. Столько новых стенограмм надо перечитать! Теперь уже с «прицелом» не только на мою статью, но и на завтрашнюю телепередачу.

В дверь постучали.

Я, не отрываясь от стенограмм, крикнул по-английски привычное «войдите!». Потом вспомнил, что запер дверь на замок, встал и открыл ее.

На пороге стоял незнакомый человек. Коренастый, коротко постриженный, со странным, расплющенным, как бы расплывшимся по лицу носом. На лацкане его темного пиджака желтела карточка вроде моей.

— Могу войти? — как-то бесцеремонно, не представившись, спросил он по-английски и перешагнул порог.

— Вы уже вошли, — с пока еще непонятной мне самому неприязнью ответил я. — Кто вы и чем могу служить?

— Аллен Джонс, — пробормотал он, сунул руку в брючный карман, вытащил какую-то желтую металлическую «блямбу» и, показывая ее мне в чуть разжатом кулаке, пояснил: — Американская служба безопасности!

Несколько секунд я раздумывал: не розыгрыш ли это? Инстинктивно приблизился к тумбочке с телефоном, чтобы в случае чего немедленно позвонить в посольство… И вместе с тем мне не хотелось давать этому полицейскому с перебитым носом основания думать, что я его боюсь.

— Что вам угодно? — холодно спросил я. — Хочу задать пару вопросов.

— А я не собираюсь на них отвечать в отсутствие представителя советского посольства или финского пресс-центра. Впрочем… что за вопросы?

— Рядом с вами на галерее для прессы сидел итальянец Франко Росси. Вы его хорошо знаете? Я пожал плечами и ответил:

— Первый раз увидел здесь.

— Но вы с ним оживленно разговаривали.

— На языке глухонемых: он говорит только по-итальянски и по-французски, я не знаю ни того, ни другого… Да в чем, наконец, дело?

— Он исчез. Мы его разыскиваем.

Я вспомнил, что вскоре после речи Брежнева мой сосед действительно торопливо устремился к выходу, прихватив с собой всю свою аппаратуру. Но тогда я не придал этому никакого значения: многие фотожурналисты выходили во время заседания, чтобы сдать в лабораторию для проявления свою отснятую пленку.

— Ну а я-то тут при чем, если он исчез? — в свою очередь, спросил я полицейского.

— Отвечайте, когда вас спрашивают. Вы должны располагать сведениями, где он находится, — безапелляционно заявил этот чертов Джонс.

— Вот что, — сказал я, уже полностью овладев собой, — о том, что я должен и чего не должен, мне лучше знать. Со своей стороны, хочу напомнить, что мы не в Техасе и не в Чикаго. Здесь финская территория. А я советский журналист. Кто вам дал право лезть ко мне со своими бесцеремонными вопросами?

— Если вы знаете, где итальянец, и скрываете, вам дорого это обойдется, — пригрозил нежданный гость.

— Во что, например? — насмешливо спросил я.

— Как минимум лишение права когда-либо посещать Соединенные Штаты.

— Работаете в духе Хельсинки? Расширяете дружеские обмены?

— Прошу без острот. Где итальянец? Знаете или нет? Жду ответа.

— Сейчас вы ответ получите, — сказал я, подошел к двери, которая оставалась полуоткрытой, толкнул ее ногой и сказал на понятном ему жаргоне: — Сматывайтесь отсюда. Быстро!

Несколько секунд этот Джонс стоял, будто решая, как ему следует поступить. Я заметил, что правая его рука потянулась за левый борт пиджака, но он тут же, одумавшись, опустил ее. Потом круто повернулся, шмыгнул через порог и зашагал по коридору.

Снова заперев дверь на ключ, я дал волю своему возмущению. Каков нахал! Уверен, что если работает в ЦРУ или где-то в этом роде, то может чувствовать себя хозяином в любой стране, в любом доме. Ну нет, я этого так не оставлю! Немедленно сообщу в посольство, заявлю протест в пресс-центре…

Я бегал взад и вперед по своему маленькому номеру от телефона к письменному столу, не зная, что сделать раньше: звонить в посольство или писать протест.