Александр Чаковский - Победа

«Ах, черт побери! — мысленно воскликнул Воронов. — Значит, вчерашнее утверждение этого Фитцджералда, что он „наткнулся“ на меня случайно, чистая „липа“. Все знает обо мне. Но откуда, от кого?..»

Усилилось смутное подозрение, что дело здесь нечисто. Но камеры уже тихо жужжали, катушки магнитофонов крутились. Какой бы жест ни сделал сейчас Воронов, какое бы слово ни произнес — все равно это станет достоянием миллионной аудитории.

— Итак, наш первый вопрос, — сказал, обращаясь к Воронову, Фитцджералд. — Хотя Совещание еще не окончилось, сложилось ли у вас, мистер Воронов, вполне определенное мнение о нем? Каково оно? Каким вам представляется результат?

«Что ж, — обрадованно подумал Воронов, — такие вопросы естественны. Пока все идет нормально».

— Во-первых, — сказал он, — я считаю честью для себя выступить перед миллионной аудиторией западных телезрителей. Но, помня, что на телевидении главный враг для выступающего — это время, не стану терять его и начну прямо с существа дела. Итак, какими будут, с моей точки зрения, итоги Совещания? Попробую перечислить лишь некоторые. Признание нерушимости существующих европейских границ. Дополнение политической разрядки разрядкой военной. Сотрудничество в области экономики, торговли, культуры. Словом, это Совещание, как сказал в своем выступлении Леонид Брежнев, будет иметь всемирно-историческое значение. Он имел все основания для такого заявления.

Воронов сделал паузу, обвел взглядом своих оппонентов и увидел, что они согласно закивали головами.

— Мой американский коллега, — продолжал Воронов, — решил назвать здесь некоторые факты из моей скромной биографии и журналистской практики. В частности, связал мое имя с Потсдамской конференцией. Хочу уточнить: на самой конференции я не был, но в Потсдаме в то время находился в качестве журналиста.

— Вы видите прямую связь между Потсдамом и Хельсинки? — спросил англичанин.

— Прямую — нет. Но некоторую связь вижу.

— В чем?

— Ну, давайте вспомним, господа! Тридцать лет назад Европа еще лежала в руинах. Запах пороха еще отравлял воздух. Но великая победа Красной Армии и ее союзников над гитлеризмом уже предопределила возможность построения новой Европы, превращения ее в континент мира.

— Вы, кажется, влюблены в Потсдам? — не без иронии спросил голландец. — Это странно, для нас Потсдам — давно умершее и похороненное прошлое.

— Прошлое не умирает сэр, — отрезал Воронов. — И не проходит бесследно. Оно всегда с нами.

— Интересная философско-социологическая концепция! — усмехнулся Фитцджералд. — Немного мистическая. Она принадлежит лично вам?

— Нет.

— Любопытно, кому же?

— Вашему соотечественнику Фолкнеру. Это его слова. Я бы к ним добавил: речь идет о хорошем прошлом.

— О, вы знаете Фолкнера?

— Почему же не знать? Мы издаем в несколько раз больше американских книг, чем вы советских.

— Оставим эту арифметику. Она давно набила всем оскомину. Вернемся к Потсдаму. Почему же после той конференции не воцарился мир?

Воронов пожал плечами.

— Мы уже тридцать лет живем без войны… Но я согласен с вами — это еще не тот мир, которого жаждет человечество. Его пытались и все еще пытаются отравить.

— Кто?

— К сожалению, политика некоторых тогдашних государственных деятелей Запада задержала возможность достижения подлинного мира.

— Я догадываюсь, что вы имеете в виду Соединенные Штаты и их президента Трумэна, — высказался голландец. — Не ошибаюсь?

— Мне бы не хотелось сейчас ворошить старое, — ответил Воронов, — но, раз вопрос задан, я вынужден на него ответить. — И тут же осведомился: — А как у нас дело со временем?

— Нам, кажется, предстоит затронуть интересные аспекты истории, — ответил американец. — Для этого найдется время. Пожалуйста, продолжайте.

— Спасибо, — кивнул ему Воронов. — Так вот, три десятилетия отделяют Потсдамскую конференцию от нынешнего Совещания. И почти все эти десятки лет вплоть до поездки товарища Брежнева в Америку прошили в бесплодной, навязанной нам «холодной войне».

— Кем навязанной? — резко спросил англичанин.

— Я надеюсь, что с тем периодом покончено окончательно и не хотел бы к нему возвращаться.

— Но почему же?! — возразил американец. — Почему бы нам, — повторил он, — не покончить с легендой о том, что «проклятый капиталистический Запад» и в первую очередь Америка виновны в том, что после Потсдама не воцарился мир на Земле? Кто изобрел баллистические ракеты? Кто создал организацию Варшавского Договора? Кто подавил венгерское и чехословацкое восстания?

«Ах ты, сукин сын!» — мысленно обругал его Воронов, при этом лихорадочно обдумывая: уйти ли от спора, ограничившись ссылкой на то, что не намерен ворошить старое, или… Да, лучше бы уйти от явно назревающей конфронтации. Но это означало бы для телезрителей, что американец прав, что советскому журналисту нечего ответить ему.

— Привилегией задавать вопросы обладаете только вы? — спросил Воронов. — Или и мне позволено спрашивать?

— Ну разумеется! — воскликнул Фитцджералд. — Мы всегда понимали свободу однозначно. Свобода — значит неограниченная свобода для всех.

— Отлично. Тогда разрешите кое-что напомнить и кое-что спросить. Напоминаю, что и ракеты и атомную бомбу мы создали через четыре года после того, как США заимели это оружие. И даже сбросили две атомные бомбы на Японию. Это раз. Варшавский Договор мы заключили спустя, кажется, шесть — не помню точно — лет после того, как вы создали антисоветский блок НАТО, — это два. Замечу также, что венгерское восстание спровоцировал Запад и нам пришлось ввести туда войска лишь после того, как неофашисты и переброшенные извне контрреволюционеры стали вешать на фонарях венгерских патриотов-коммунистов и им сочувствующих. Механика чехословацких событий была примерно схожей, однако введенные туда войска некоторых социалистических стран не убили и не ранили ни одного чеха или словака. Должен ли я напоминать вам о Вьетнаме и, в частности, о Сонгми?.. А теперь вопросы. Кто выступил в Фултоне с призывом к крестовому походу против Советского Союза? Кто рассчитывал, сколько атомных бомб и на какие советские города надо сбросить? Кто высадил свои войска в Южной Корее, в Индонезии? Кто начал интервенцию в Камбодже? Кто вдохновил фашистское отребье на переворот в Чили?..

Оппоненты Воронова меньше всего ожидали, что на их головы обрушится такое количество неопровержимых фактов. Они заметно растерялись и потому молчали. Воронов поспешил воспользоваться этим.

— Повторяю, мне не хотелось ворошить старое, — переводя дыхание, уже более спокойно продолжал он. — В эти великие дни память охотнее воскрешает другое. В шестьдесят шестом году, когда социалистические страны выступили с предложением созвать совещание, которое стало бы краеугольным камнем в фундаменте новой, мирной Европы, скажу откровенно, мне лично казалось, что для этого потребуется очень длительное время. Слишком велики были наслоения «холодной войны»!