Алексей Ракитин - Убийство на Знаменской

— Почему вы думаете, что я вообще стану разговаривать с вами? — спросила неприязненно госпожа Синёва.

— В самом деле, почему же вы со мною разговариваете? Скажите, будто я ошибся, и прогоните меня.

Повисла долгая пауза.

— Вы хотите денег? — женщина вымучила, наконец, из себя новый вопрос.

— Нет.

— Вы хотите нам отомстить?

— Ни в коем случае. Просто вы должны знать, г-жа Синёва, что ваша тайна более не является тайной. И жить вам осталось недолго, уж вы можете мне поверить, — Шумилов позволил себе зловеще улыбнуться. — Полагаю, отсчет пошёл даже не на недели, а на дни и часы. Вот и спросите себя: с каким багажом вы предстанете ТАМ?

В глазах женщины застыл ужас. Если до этого она производила впечатление человека заторможенного, но вполне вменяемого, то теперь на Шумилова глядели глаза сумасшедшей дамы с оружием в руках.

— Кто вы, вообще-то, такой? — выдавила она из себя.

— Вы не поймёте, — ответил Шумилов мягко и с ноткой усталости в голосе. — Считайте меня человеком, поддерживающим мировую гармонию. Или ангелом смерти. Или сыном Немезиды. Какая разница? Думая о себе и своём душевном покое, вы натворили слишком много гнусностей: убили спящего человека, отправили в тюрьму невиновного и обрекли на нравственные мучения близких ему людей… Убивая Кузьму, вы думали, что теперь ваша семейная пара вступит в эпоху блаженства? Так? Но, уверяю, выйдет всё совсем наоборот. Не будет у вас блаженства! Считайте, что Кузьма дотянулся до вас ОТТУДА, — Шумилов поднял указательный палец вверх и усмехнулся невесело.

— Кузьма растоптал мою жизнь! — почти взвизгнула женщина.

— Это муж растоптал вашу жизнь, Мария Ивановна. А Кузьма, насколько я понимаю, вас соблазнил.

Это было сказано наугад, Шумилов вовсе не был абсолютно уверен в своих предположениях, но от их верности зависел сейчас весь ход последующего разговора. Реакция Синёвой полностью подтвердил справедливость его догадок:

— Он воспользовался моей неопытностью… надругался… взял силой…

— Ой, ли? Я ведь не муж, мне-то сказки рассказывать не надо. Я прекрасно понимаю, как всё было на самом деле. Кузьма сластолюбец, похотливый сатир и даже извращенец — вы можете называть его так, и я спорить не стану, но… лишнего-то не выдумывайте. Он не насиловал вас. Да, он вас уговаривал вступить в связь и уговорил-таки, но силой он вас не брал. Он вообще никого не брал силой, прекрасно понимая, что уголовный закон в этаком деле нарушать глупо, а что касается нравственного — женщина нарушит его сама за небольшую плату и обещание любви до гроба.

Шумилов замолчал, наблюдая за реакцией женщины. Та затравленно и с ненавистью смотрела на него, но тоже молчала, видимо, сдерживая себя.

— Я вижу, вы заинтересовались. Если ошибаюсь — поправьте меня. Хотите, продолжу свой рассказ? — осведомился Алексей Иванович.

Она молчала и не двигалась.

— Вы бы никогда не стали мстить Кузьме, — продолжал Шумилова. — Я даже допускаю, что несколько лет назад он был ещё неплохим любовником, и вы были даже отчасти благодарны ему за испытанные удовольствия. На самом деле это муж довёл вас. У него долго варился в голове вопрос о вашей добрачной неверности, он постоянно к нему возвращался, жевал его на все лады…

— Яша обвинил меня в том, что я не могу забеременеть, — неожиданно уронила Мария Ивановна. Она опустила револьвер, руки ее безвольно повисли. Взгляд сделался отрешенным и тусклым, она смотрела куда-то мимо Шумилова. — Он считал, что тому виною моя беспорядочная половая жизнь. Хотя «беспорядочной» она была только в его фантазиях. С Кузьмой я была еще до знакомства с Яшей, а до Кузьмы вообще ни с кем…

— А ревнивцу это уже не важно… Он мучился сам и трепал нервы вам…

— Да уж… Не то слово… — она опустила голову. Ее качнуло, и она сделал два неверных шага прочь от Алексея, в сторону двери в комнату.

«Втягивается в разговор, и револьвер опустила. Хороший знак», — подумал Шумилов.

— Яков любил говорить о нравственной ответственности Кузьмы Кузнецова перед вами лично и перед вашей семьёй в целом, — продолжил Шумилов. — Сначала были разговоры о воздаянии Кузьме в религиозно-мистическом понимании «воздаяния», дескать, потом, после смерти он ответит за содеянное… Позже эти разговоры перетекли в область более прагматичную, привязанную к реальным делам и планам. Такого рода толкования превратились в устах Якова в навязчивый рефрен, повторявшийся к месту и не к месту. Я прав?

— Да, он меня корил, он меня пытал, он мучил меня этим ежедневно. Все разговоры, с чего бы они не начинались, сводились в конечном итоге к одному — я кругом виновата перед Яшей.

— Вопрос, кому первому пришла в голову идея зарезать Кузьму и тем самым смыть его вину перед вами, сейчас даже и неважен… Я заранее знаю, что ваш благоверный начнёт кивать на вас, вы на него — сия мизансцена стара, как мир. Умный, находчивый Яков с его математическим мышлением устроил хитрую комбинацию — нанял проститутку, которая заманила глупого Кузьму в гостиницу, вы же в кафе напротив дожидались, когда мышеловка захлопнется. Цинично, даже очень цинично, особенно если принять во внимание, что в те минуты решалась человеческая судьба. Кузьма, конечно, был далеко не ангелом, да только кто ж из нас без греха? — Шумилов замолчал, наблюдая за реакцией Синёвой. Она тоже молчала, опустив глаза. Губы ее плотно сжались, лицо сразу постарело, между бровей легла глубокая складка.

— После сигнала вы пошли в гостиницу… — продолжал Шумилов, — нет, вы просто на крыльях полетели. Не говорите мне, что у вас кошки на душе скребли — не поверю! У вас гимны играли, горны гремели! Вы заняли смежный номер, коридорный дал вам ручку от двери в стене, всё объяснил. Вы были очень аккуратны, старались не шуметь…

— Мы даже разулись, ходили босиком, — бесцветным голосом откликнулась женщина.

— Вы открыли дверь, зашли в шкаф, а может, и не заходили в него, просто наблюдали через зеркальную дверцу. Полагаю, вас возбудили игры вашего бывшего любовника с проституткой.

— Нет-нет, этого не было… Это было грязно! — в голосе Синёвой послышались истерические нотки. — Он сидел в кресле похабно развалясь, она перед ним на коленях… он трепал её за волосы, был по-свински груб.

— Да полноте! Вы даже сейчас боитесь признаться самой себе в пережитом возбуждении. Вы пили красное вино. Бросали его в себя, как кочегар бросает уголь в топку паровоза, лишь разжигая внутренний огонь. Вы пили и не пьянели, точнее, вы и так были пьяны от задуманного. Что же потом? Кузьма захрапел на кровати. Яша вышел, расплатился с девицей, и она ушла. Вы, кстати, знаете, что он с нею тоже был интимно близок? Они это дело сладили в доме свиданий на Сенной…