Юрий Тубольцев - Тиберий

Сенаторы поняли, что Тиберий не допустит столь кардинального сдвига государства в пользу олигархии. А многие были согласны с ним по существу, предпочитая принципат Тиберия господству двух — трех десятков Азиниев Галлов. Поэтому большинство поддержало принцепса, но при этом, как обычно, не удовольствовалось логикой и прибегло к лицемерию. Речь Тиберия расхвалили до тошноты, отчего все вновь возненавидели друг друга и покидали курию с чувством гадливости.

В том году Тиберий оказал материальную помощь еще нескольким сенаторам. Это опять спровоцировало эпидемию попрошайничества. Зловонье, изрыгаемое широко раскрытым зевом алчности, вызывало брезгливое недовольство принцепса. А если этот зев еще сопровождался прищуром хитрости, Тиберий впадал в гнев.

Презрев принципиальный нрав правителя, сенатор Марк Гортал решил слукавить, чтобы поставить его в неловкое положение и принудить к подачке. Он привел с собою в сенат четверых малолетних детей и выстроил их у порога курии на виду у всех: и народа на площади, и сенаторов, входящих в зал заседаний. Затем, когда во время обсуждения государственного вопроса до него дошла очередь высказать свое мнение, он заговорил не по теме собрания, а по собственному, частному делу. Гортал напомнил о том, что является внуком знаменитого оратора, консула Квинта Гортензия, и потомком других выдающихся людей. Его род был столь уважаемым, что в свое время Август выдал Горталу деньги, дабы поддержать эту фамилию. И вот теперь хилый потомок могущественных предков, сделав все, что он мог, то есть сотворив когорту детей, предлагал Тиберию последовать примеру предшественника и великодушно звякнуть серебром.

Сенаторы, получив возможность отвлечься от опостылевших государственных дел, вновь и вновь выдумываемых зловредным принцепсом, выразили сочувствие плаксивому оратору и глотали слезы умиления, вспоминая прелестных деток у порога курии. А Тиберий, конечно же, был в бешенстве. Его возмутила как сама просьба Гортала, так и форма, в которой она была подана.

"Если все станут выпрашивать у государства деньги, то алчущие все равно не насытятся, а казна разорится, и пополнить ее можно будет только преступлениями, поскольку все честные способы добычи средств для государства мы исчерпали, — говорил он. — И должен обратить ваше внимание, отцы-сенаторы, что не для того мы собираемся в курии, чтобы обстряпывать личные дела и умножать свои состояния, не для того, чтобы разбирать частные просьбы, навлекая на принцепса и сенат равную неприязнь и при их удовлетворении, и при отказе им. А в данном случае это даже не просьба, а вымогательство, попытка взломать государственную сокровищницу, используя в качестве отмычки добрые чувства сенаторов, давя на них числом и малолетством своих детей. Да, Август выдал тебе, Гортал, деньги, но он сделал это добровольно и, не беря на себя обязательства обеспечивать твою семью впредь. Государство взяло на содержание плебс и тем самым отучило его заниматься полезными делами. Может быть, теперь нам принять на себя еще и заботу о богатстве высших сословий? Обслуживать казною роскошные пирушки знати, возведение их дворцов, обустройство вилл, рыбных садков? Что еще измыслит хитрый рассудок, чтобы помочь нерадивым рукам?"

Тиберий остановился и хотел сесть на место, но почувствовал недовольство Курии, зловещим молчанием контрастирующее с отдельными льстивыми одобрениями прозвучавших слов. Поэтому, немного помедлив, он сказал, что изложил собственное мнение, если же сенаторы с ним не согласны, то он распорядится выдать по двести тысяч сестерциев каждому отпрыску предприимчивого просителя.

В конце концов Гортал получил восемьсот тысяч сестерциев. Однако со временем эти деньги тоже кончились, и семья Гортала разорилась.

На исходе года пришло известие о трагических событиях на севере государства. Германик, затевая новую кампанию против местного населения, учел, казалось, предыдущий опыт. В прежних походах римляне страдали не столько от оружия врага, сколько от особенностей местности. Наибольшие трудности создавали большие необжитые пространства, леса и болота. В этот раз Германик решил преодолеть сложный путь морем. При постройке флота римляне проявили присущую им нестандартность мышления. Они сделали плоскодонные суда, с передним и задним ходом, пригодные для лавирования в прибрежной полосе с многочисленными отмелями.

Поход начался успешно. Римляне застали германцев врасплох и нанесли ополчению Арминия серьезное поражение. Остатки разбитых племен укрылись в лесах. Поскольку здесь не было городов, закрепить успех не представлялось возможным. Победители не могли установить тут свою власть, потому что ее просто негде было устанавливать. Победоносное настроение оказалось единственной добычей, с которой римляне возвращались в зимний лагерь. Однако за германцев вступилась природа. Флот был атакован бурей и почти полностью уничтожен. Легионы понесли чудовищные потери. Воодушевленные германцы вышли из лесов и опять подступили к границам римских владений. Германик наскоро собрал новое войско и отбросил врага. На том дело и закончилось со славой для римлян и с огромными потерями для них же.

Тиберий, едва сводивший баланс казны, не мог более латать гигантские бреши в бюджете, наносимые государству "победными" войнами Германика. Поэтому он с особой настойчивостью призывал его оставить бесплодные попытки завоевать леса и болота и возвратиться в столицу, где его ожидали триумф и новое консульство. "В высшей степени успешными действиями ты дал острастку наглости варваров и надолго отбил им охоту зариться на чужое добро, — писал он. — Цель войны достигнута, остальное целесообразно вверить дипломатии. Я провел, по поручению Августа, девять кампаний против германцев и разумной, взвешенной политикой добился там большего, чем оружием. Если же от костра войны и остались еще дымящиеся головешки, то предоставь их усердию другого полководца, например, брата твоего, Друза. Ведь, благодаря нашей справедливой политике, на всех других границах, кроме германской, царит мир, и Друзу более негде отличиться. Теперь, когда твоей славе победителя Германии уже не грозят чьи-либо сомнения, можно снизойти к честолюбию других, а самому получить, наконец-то, заслуженную награду".

Возможно, Германик не внял бы и этим призывам, но у него просто не было средств для продолжения кампании. Новые поборы в истощенной Галлии могли привести к восстанию, а Рим выделил деньги только на поддержание мира, но не на войну. Поэтому Германик принял образ послушного сына. Он простился с верным ему войском, готовым ради него идти против Тиберия, и с несколькими подразделениями, отобранными для триумфа, отбыл в столицу.