Юрий Тубольцев - Тиберий

Но, как бы он ни прятался от людей, от одного человека ему укрыться было никак не возможно. И встреча именно с этим человеком грозила Тиберию наибольшими душевными муками. В сложившейся ситуации ему вменялось в обязанность нанести визит невестке, вдове его брата Друза и матери Германика.

Антония была единственной женщиной, которую Тиберий уважал наряду с матерью. Но, в отличие от Августы, Антония представлялась ему чистым и светлым существом. Он не только ценил ее за конкретные достоинства, но и симпатизировал ей как человеку. Она рано овдовела, однако всю жизнь хранила верность Друзу. Тиберий уговаривал ее выйти замуж во второй раз и вернуться к полноценной жизни, но Антония отказалась и вот уже почти тридцать лет жила, как девственная весталка, все еще скорбя по мужу. Чего стоили заявления развратной Юлии о том, что женщина по самой своей природе является блудливым животным, когда рядом с нею была Антония, которая, помимо прочего, превосходила дочку Августа еще и красотой! Тиберий даже признавался Антонии, что завидует покойному брату. "Я бы согласился умереть, если бы меня кто-нибудь так любил и помнил", — говорил он. А про себя думал: "Лучше быть мертвым, да любимым, чем живым, и всем ненавистным". Несколько детей Антонии умерли в младенчестве. Удалось вырастить троих. Старшим сыном был Германик, дочь Ливилла сначала была отдана за Гая Цезаря, племянника Августа, а после его смерти стала женою Друза, сына Тиберия, младшего сына Антонии звали просто по фамилии Клавдием. Он уродился странным, считался слабоумным, хотя в некоторых делах вел себя весьма разумно. Гордая Антония его не любила и считала позором семьи. "Природа его начала и не кончила", — презрительно отзывалась она о младшем сыне, не подозревая, что ему доведется стать монархом, да еще божественным, как Август: столь стремительно катилось римское общество к карикатуре на цивилизацию. Вообще, насмешница судьба устроила так, что несчастная при жизни Антония была посмертно вознаграждена в потомстве. Римскими правителями стали ее сын, внук и правнук. Но этот, будто бы счастливый для нее расклад оказался крайне несчастливым для Рима и явился римским позором на все времена.

Несмотря на то, что Антонии доложили о визите принцепса, она не вышла к нему навстречу, как делала это обычно. Но Тиберий не был в обиде, сейчас он простил бы ей даже серьезные прегрешения, столь сильно страшила его эта встреча. Служанка провела его через пустой угрюмый атрий в женские покои. Антония сидела на жестком стуле у маленького столика, который сейчас назвали бы журнальным, и лишь подняла навстречу гостю взор. Тиберий остановился у порога и с волнением смотрел в ее глаза. Она словно ухватила его за этот взгляд и долго не отпускала.

— Я… — попытался заговорить Тиберий, но осекся и вспотел от напряжения.

Еще какое-то время длилась пауза, потом Антония встала, подошла к нему и, обняв, грустно припала лицом к его плечу.

— Я верю тебе, — сказала она тихо, но твердо.

Многое пережил в тот момент Тиберий. Слова этой женщины перевесили для него слепую злобу всей римской толпы.

Затем она снова села, сославшись на слабость, и предложила ему другой стул напротив себя. Но он по-прежнему стоял и смотрел на нее во все глаза. Так они еще некоторое время общались без слов, потом Антония медленно произнесла:

— Зло заключено во мне самой. Судьба изначально задумала меня как источник несчастий для всех близких. Смотри сам: мой отец — Марк Антоний, а дядя — Август, я совмещаю в себе несовместимое, в моих жилах течет не кровь, а яд противоречия. Мое рожденье — итог лицемерной политической сделки. На какую же я могла рассчитывать жизнь? Меня одинаково ненавидели и отец, и дядя, для каждого из которых я была вражеским плодом. Я принесла несчастье любимому мужчине — Друзу, любимому сыну — Германику. Внутренний разлад, заложенный в меня природой, в открытую проявился в уродстве Клавдия. За тем он и жив, чтобы быть мне наказанием и свидетельствовать перед всеми об изначальном изъяне в моей душе. И этот еще долго будет жить, а вот Германик…

Тиберий предпочел бы промолчать и теперь, но почувствовал, что надо оказать помощь женщине. Не в его силах было отвлечь ее от горя, но он мог хотя бы избавить ее от необходимости говорить, взяв инициативу на себя.

— Я был справедлив к нему, — начал он. — Ты же видела, Антония, что я оказывал ему почет на столько же больший, чем Друзу, на сколько он превзошел делами моего… то есть младшего сына. И поручения я ему давал наиважнейшие, чтобы он мог отличиться.

— Я тебе верю, — повторила Антония спасительную формулу.

Тиберий ушел от невестки просветленным и, будучи успокоенным, начал обдумывать новую политическую обстановку, сложившуюся со смертью главного наследника и потенциального конкурента, как любой наследник. Он со стыдом признавался себе, что чисто практически ситуация для него значительно упростилась, и старался побороть в себе невольную радость. "Впрочем, мне особой разницы нет: Германик или Друз. Для меня важнее, что все эти события дискредитировали Гнея Пизона, — подвел он итог своим размышлениям. — Но как судьба благоволит моему Друзу!"

Впервые за несколько последних дней Тиберий уснул спокойно, без терзаний. Но вдруг среди ночи его разбудил громкий клич торжествующего народа: "Жив, здоров, спасен Германик: Рим спасен и мир спасен!"

"Что это? Как такое может быть? — вопрошал себя потрясенный Тиберий. — Не иначе как боги наказали меня за неблаговидные мысли. Но в таком случае боги — не природные силы, не духи различных стихий, а такие же существа, как и мы, люди, со своими страстями, ненавистью, завистью, злорадством и, между прочим, чувством юмора! Совсем, как в мифах наивных греков! Нет, не может быть! Но ведь есть?!"

Тиберий вышел на веранду дворца и увидел факельное шествие у подножия Палатина, двигавшееся вдоль Священной улицы. А далее весь форум был запружен толпами ликующих граждан.

"Жив, здоров, спасен Германик: Рим спасен и мир спасен!" — гремел жизнерадостный хор в центре огромного города, а окраины отзывались: "И мир спасен!"

Оказалось, что именно в тот день в Риме распространилась ложная весть о выздоровлении Германика. Лишь к следующему вечеру удалось разобраться в ситуации и выявить ошибку. За это время едва не произошла революция, лишь отсутствие лидера уберегло принцепса от расправы. Однако некоторые группы агрессивных граждан забросали дом Тиберия и других аристократов камнями, а кого-то из нобилей даже побили, застав на улице.

Этот драматичный день изменил оценку Тиберия в отношении про-изошедших сдвигов в римском обществе. "Германик не был мне сопер-ником живой, но стал таковым мертвый, — сделал он неутешительный вывод. — Иногда мертвые сильнее живых, их легче обожествлять".