Юрий Тубольцев - Тиберий

Но при всем том Германик оставался римским политиком, поэтому он преодолел посеянные в нем дурные чувства и совершил грамотный ход. Отправляясь с миссией в Армению, он подтянул к ее границам войска. Тогда же он приказал прибыть в лагерь и Пизону. Однако тот не подчинился. Проконсул Сирии сделал вид, будто опоздал, и со своими легионами присоединился к войску Германика уже на обратном пути из Армении.

В Риме Пизон на равных спорил с самим принцепсом, поэтому подчиняться здесь мальчишке было для него невыносимо. "Доброжелатели", конечно же, не обошли своим вниманием и его. Пизон вдосталь наслушался сплетен о том, как Германик якобы обещался обуздать и усмирить его, Пизона, которого боялся даже Тиберий. Гнев переполнял мощный торс Гнея Пизона и неудержимо влек его в пекло битвы.

Встреча конкурентов прошла в предгрозовой атмосфере. Германик процедил сквозь зубы порицание проконсулу за опоздание, а тот угрюмо повинился перед ним, сопровождая извинения на словах угрозой в голосе. Совместное их пребывание в лагере наэлектризовало атмосферу до предела. Напряжение передалось солдатам, и уже казалось, будто даже воробьи, копошась в луже пыли на плацу, спорят не за пшеничное зернышко, оброненное легионером, а выясняют, кто лучше: Германик или Пизон. В общем, ситуация обоих их сделала Тибериями, только без выдержки и мудрости опытного государственного человека, свойственных настоящему Тиберию.

Пизон игнорировал приказания Германика и не являлся к нему на совет в преторий. Вообще-то он имел на это основания. По римским порядкам никто не мог приказывать проконсулу в его провинции. Назначение Германика как бы старшим проконсулом, строго говоря, не было легитимным. Но с другой стороны, о какой законности могла идти речь, если республиканские порядки служили лишь ширмой для прикрытия единовластия? Когда же Пизон все-таки посещал преторий, то всячески выражал несогласие с любыми словами главнокомандующего.

Однажды на приеме у кого-то из многочисленных азиатских царьков Германику и Агриппине были вручены массивные золотые венки, а Пизону и всем остальным гостям — маленькие и легковесные. Сенатор Катоновой закваски с презрением отверг этот дар и выступил с резкой критикой неравенства и роскоши вообще.

Несмотря на все эти разногласия, Германик благополучно уладил азиатские дела и отправился в Египет. Там он, как и в других провин-циях, старался подавать себя обновителем мира. Подражая Сципионам, он участвовал в культурной жизни местного населения, на равных общался со знатью и простолюдинами, в то же время исподволь давая им понять свою значимость. Он посетил многие древние развалины, отдал должное пирамидам и другим творениям эпохи фараонов.

По этому поводу Тиберий послал ему письмо с выражением своего недовольства. Он снисходительно пожурил его за слишком вольное для римлянина поведение и греческие одежды, но в жесткой форме выразил ему упрек за самовольное появление в Египте. Эту страну подчинил римской власти Август, и он же сделал ее первой императорской провинцией. Египет являлся житницей Италии, и достаточно было малыми силами блокировать его порты, чтобы оставить римлян без хлеба. Именно поэтому Август не допускал никакого вмешательства в дела Египта со стороны сенаторов и сам управлял им через своих доверенных представителей. Кроме того, он строго запретил кому-либо из римлян вступать в пределы этой провинции без его позволения. Поэтому поступок Германика с формальной точки зрения являлся грубым нарушением установленного порядка, а по сути был покушением на власть принцепса и выглядел некорректной по отношению к нему демонстрацией своих далеко идущих надежд.

Однако Германик не придал значения недовольству старика и неспешно продолжил свой вояж. Но когда он возвратился в Азию, то понял, что совершил гораздо большую ошибку, чем проявление непочтительности к принцепсу. В его отсутствие Гней Пизон не терял времени понапрасну. Он укрепил свой авторитет в легионах и среди местного населения, а заручившись их поддержкой, отменил во вверенной ему провинции все распоряжения Германика.

Началась открытая конфронтация. Германик официально разорвал с Пизоном узы дружбы, что было равносильно объявлению личной войны. Римская дружба являлась одним из факторов, принесших успех этому народу на мировой арене. С упадком общественной жизни, все межличностные связи претерпели ущерб. "Раньше искали дружбы, а теперь ищут выгоды", — сетовал Сенека. И все-таки дружба еще оставалась связующем элементом в распадающемся на индивиды социуме.

Германик обрушился на Пизона с резкими обвинениями, но в ответ получил столь же категоричные упреки. Старший проконсул попытался восстановить свои порядки на территории провинции Пизона, но этот процесс шел туго. Пока Германик тряс греческим плащом и пылил сандалиями по александрийским улицам, ситуация в Азии изменилась. Теперь он сталкивался с оппозицией среди местной знати и даже в своем ближайшем окружении. Ему казалось, что весь мир вступил в заговор против него. В его доме находили подметные письма с угрозами и поносными стишками, в толпе вылавливали провокаторов, распускавших о нем гнусные небылицы и настраивавших против него народ. Агриппина была вне себя от гнева, но попытками протестовать только подтверждала слухи о ее надменности и властолюбии.

Наверное, с чем-то подобным столкнулись и Пизон с Планциной, поскольку испорченный народ вовсю потешался ссорой сильных мира сего и всячески раздувал их ненависть. Но эти бойцы политического фронта побывали в различных переделках, и их закаленный характер не поддавался ухищрениям психологической войны. А вот Германик впал в депрессию. Он верой и правдой служил Отечеству. Сколько ума и силы духа им проявлено в Германии, чтобы обезопасить свое государство от агрессивных соседей! Как хитро и с риском для жизни он усмирил мятеж, устояв против соблазна власти, и тем самым спас соотечественников от жестокой гражданской войны! И здесь, в Азии, его тонкая дипломатия позволила бескровно разрешить все проблемы. Кроме того, он был хорошим другом, верным мужем, примерным отцом. И за все это наградой ему стали злоба и преследование темных сил. Неблагодарность — самая жестокая обида для талантливых и честных людей. Только теперь Германик по-настоящему понял, в какое подлое время довелось ему жить.

Почувствовав его моральный надлом, недруги усилили психическое давление. Однажды Агриппина нашла свинцовую пластинку с начертанными на ней магическими знаками и заклятьями вокруг имени Германика и показала ее мужу.

— На тебя наводят порчу! — объявила она.

— Нас сживают со света! — подхватил он. — Меня убьют из-за угла или отравят! И что тогда станется с тобою и детьми?