Юрий Тубольцев - Тиберий

В ответ на стихийное оправдание подсудимой Тиберий наконец- то позволил допросить арестованных рабов по тем вопросам, которые прежде рекомендовал обходить вниманием. Свидетельства преступлений были столь очевидны, что сенаторы потребовали лишить Лепиду "воды и огня", то есть обречь ее на изгнание. К этому мнению присоединился и Друз. Однако ночью матроны, соратницы Лепиды, поколебали решимость своих мужей-сенаторов. Эти дамы могли постоять за себя и лежа. Поэтому на следующий день многие государственные мужи принялись ратовать за смягчение приговора. Тут-то Тиберий и представил доказательства того, что Лепида предпринимала попытку отравить слишком богатого мужа. После этого сомневающихся не осталось, и преступницу безоговорочно отправили за пределы Италии.

Осуждение Лепиды психологически помогло Тиберию утвердиться в строгости по отношению к Маллонии. Он считал, что не может оставить ее поступок без должного возмездия.

— Ты обманула меня притворными заигрываниями, — выговаривал он ей при следующей встрече, организованной Сеяном. — Но так бывает между мужчинами и женщинами. Пусть это останется на твоей совести. Но ты оскорбила красоту, ты осквернила женственность! А это преступление против нравов!

— Не я тебя обманула, а ты меня, — тягуче произнесла она с язвительной улыбкой, прожигающей душу Тиберия до самых сокровенных недр. — Я хотела сильного мужчину, самого сильного! А ты меня разочаровал. Твоя сопливая влюбленность просто смехотворна в наше искушенное время.

— Оставь в покое меня и ответь за себя! — нервно перебил ее Тиберий, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на женщину, которую ему хотелось удушить, только он не мог понять: задушить до смерти или задушить в любовных объятьях до экстаза. — Ты подвергла поруганью красоту!

— Моя красота! — вызывающе воскликнула она. — Хочу, возвышаю ее поэзией какого-нибудь впечатлительного простофили, хочу, позорю с рабом!

— Нет, твоя красота — не только твое достояние, но и всего общества. Ты римлянка и принадлежишь Риму так же, как Риму принадлежит состояние нобилей, нажитое ими в сотрудничестве со всем народом римским, как принадлежит Риму слава аристократических родов!

— И такой пафосный чудак сидит на троне! — расхохоталась красавица. — Ты не мужчина, ты не можешь брать!

— Если каждый станет брать, не создавая, то очень скоро все расползется по частным дворам, и государство рухнет. Работает на пользу только то, что обращается в обществе. Возьми греков, пока они были добродетельны…

— О, греков я брала, и они меня — тоже! — со смехом перебила задиристая оппонентка. — Нет более развращенных любовников. Хочешь, расскажу? — со злой усмешкой предложила она.

— Да я тебя, негодница… — Тиберий запнулся, поперхнувшись гневом.

— Убьешь? Ты даже удовлетворить меня не можешь, а замахиваешься на кровавую расправу!

Тиберий понимал, что женщина намеренно издевается над ним, пользуясь его зависимостью от ее чар, но не мог ввести разговор в русло приличий и логики.

— Ты пытаешься меня стыдить и поучать! — надменно воскликнула она. — Я возвеличила ничтожество, а ты со всею своею властью, умом и способностями остался несчастным и презираемым! Так, по какому праву ты смеешь выступать с нравоучениями?

Тиберий опешил. Настолько угнетена была правда в этом обществе, что ее не удавалось защитить даже в очевидных ситуациях.

— Да ты сам первым отвернулся бы от меня, стань я добродетельной по твоей рекомендации, — продолжала Маллония, — тебя привлекает как раз моя порочность. У тебя грязь в душе, и твоя внутренняя грязь притягивается к моей внешней. Ты вещаешь о высокой морали, а сам жадно заглядываешь мне под подол!

— Довольно, ты будешь наказана! — вне себя вскричал Тиберий, действительно страстно влекомый к ее телу.

— О, ты мастер наказаний! Засудил Лепиду, а теперь взялся за меня? Замечательный ухажер, одолевающий женщин судебными приговорами при помощи тысячи лысых толстобрюхих сенаторов!

— Лепиду суд признал преступницей!

— Она такая же, как и я. Только твой суд может преследовать женщин!

— Точно, она такая же, как ты, а ты такая же, как она, — произнес Тиберий с задумчивостью прозрения.

С тем он и ушел.

Тиберий мучительно хотел принудить Маллонию к раскаянию. Но он убедился, что ему это не под силу. Мужчина никогда ничего не докажет женщине, если она его ни в грош не ставит. Ее собственное уподобление Лепиде натолкнуло его на мысль о публичном возмездии. Но намерение подвергнуть Маллонию судебному преследованию представлялось ему слишком постыдным.

Как всегда в момент тяжкого морального выбора, рядом с принцепсом оказался Элий Сеян.

— Понимаешь, Элий, — доверительно говорил Тиберий, — я пекусь не о себе. Я хочу в ее лице осудить сам порок. Ведь по сути эта женщина не менее опасна для нашего общества, чем Лепида.

— Да, несомненно, — подтвердил Сеян. — Но, поскольку она не замужем, уличить ее в разврате можно, только застукав с рабом. При ее вкусах это будет несложно. Тот урод, пользуясь твоим благородством, бежал из Рима, но найдется другой.

— Нет, Элий, такое обвинение слишком мелочное, рядовое, оно не вызовет отклика в обществе и лишь скомпрометирует нас. Посчитают, будто мы действуем, руководствуясь местью.

— Понял, Цезарь. И могу тебе заметить, что твоя интуиция вновь вывела тебя на верный след. Преступление никогда не бывает единичным. Преступная натура преступна во всем. Помнишь, Цезарь, как раб, потешаясь, склонял твое имя? Так вот, эта женщина распространяла сплетни о тебе, имея целью, опорочив тебя, дискредитировать власть, а значит, и само государство. Я не хотел говорить тебе об этом, щадя твои чувства, но теперь, когда ты излечился от женских чар, имеет смысл взяться за эту красотку как следует.

— Вот это уже серьезно, — обрадовался Тиберий и с благодарностью посмотрел на своего смышленого помощника, — займись расследованием, только, прошу тебя, будь объективен, не принимай в расчет мою личную обиду. Меня больше устроит честное разбирательство ее дела, которое позволит мне убедиться, прав я по существу или нет, чем просто сведение счетов.

Через некоторое время Сеян действительно добыл улики против Маллонии, подтвержденные надежными свидетельскими показаниями. Тиберий выслушал его с усталым видом, взгрустнул по поводу испорченности сограждан и признался Сеяну, что слишком устал от подобных интриг, а потому сомневается, стоит ли затевать новое дело на старую тему.

— Но допустимо ли оставлять на государственной ниве ростки сорня-ков? — озадачился верный Сеян. — Они разрастутся и забьют урожай.

— Оставлять нельзя, — согласился принцепс, — но я не могу охватить все проблемы. Мне тяжело.