Юрий Тубольцев - Тиберий

Сеян вошел в положение царственного друга, и через несколько дней сообщил, что объявились люди сенаторского достоинства, озабоченные антигосударственной деятельностью Маллонии. Перед лицом такого горячего стремления обуздать порок принцепс отступил и дал согласие открыть процесс против пышнотелой преступницы.

Малонию привлекли к суду. Ее недавние любовники наперебой спешили рассказать собранию, как она подговаривала их убить принцепса, отравить Друза и даже удавить Августу. Оказалось, что вся ее жизнь была сплошным преступлением. Будучи замужем за Цетегом, она якобы вытравила его плод, помешав Риму украситься отпрыском знатного рода. А в последнее время злодейка в промежутках между оргиями — как заявляли свидетели — брала уроки отравительства у Лепиды до самого момента ее изгнания.

Маллония вначале вела себя дерзко, терзая чувственность судей хищной красотой и приводя их в смущение нахальными насмеш-ливыми глазами. Но, когда все восстали против нее, она замкнулась в себе и с тех пор выглядела растерянной.

Тиберий сказался больным и под этим предлогом ушел от активной роли в процессе. Однако он приходил на все слушания по делу Маллонии и, засев в углу словно в засаде, следил за нею с плохо скрываемой болью во взоре. Он жаждал торжества, но теперь испытывал совсем другие чувства. Пока красавица хорохорилась, Тиберий радовался ее обвинениям, но, когда она из тигрицы превратилась в слабую несчастную женщину, он стал мучительно раскаиваться во всей этой затее и проклинать день, в который увидел ее впервые.

Тем временем дело шло к трагической развязке. Маллония уже была обречена. Теперь лишь принцепс мог вырвать ее из цепких рук обвинителей. Взглянув в ее по-детски испуганные глаза, Тиберий почувствовал преступником самого себя. Школа лицемерия многих десятилетий придворной жизни и змеиная выдержка принцепса отступили на задний план, а вперед выступил человек и, невзирая на злорадные усмешки окружающих, шагнул к несчастной женщине. Наклонившись к ней и заглядывая в знакомые глаза с излишне богатым спектром эмоций, Тиберий умоляюще спросил:

— Ну, теперь ты раскаиваешься? Ты сожалеешь о том, что все так вышло?

— Мне не в чем раскаиваться! — зло сказала Маллония, и в ее карих глазах сверкнул черный металл.

— Раскайся! — воскликнул он голосом отвергаемого любовника.

— Пошел прочь, вонючий старик с похабной пастью! — брезгливо крикнула женщина и выбежала из курии.

Никто не посмел ее задержать, так как ввиду позорного рецидива всем известной влюбленности принцепса одинаково опасным казалось как препятствовать этой женщине, так и потворствовать ей.

Маллония прибежала домой, выпроводила служанок и закололась. Так она избавилась от обвинения, одновременно вынеся обвини-тельный приговор самому Тиберию.

Городская толпа получила замечательный повод позлословить по адресу принцепса. С театральных сцен под рукоплескания всех зрителей звучала острота из ателланы: "Старик-козел облизывает козочек!" Она же повторялась на городских улицах и площадях.

Вскоре после этих событий умерла Випсания Агриппина. Ей, конечно, не было дела до постыдных увлечений ее бывшего мужа, она скончалась естественной смертью с надеждой, что ее сын Друз станет добрым принцепсом. Однако для Тиберия ее смерть подвела черту под немногим хорошим, что было в его жизни. Вместе с этими двумя женщинами он похоронил свою израненную оскверненную душу.

В который раз изначально добрые намерения Тиберия привели к дурному исходу. Но он привык к тому, что в этом мире все его начинания извращались, поэтому не стал истязать себя анализом происходящего и трагический итог своего увлечения Маллонией объяснил себе порочностью окружающих.

В скором времени умер Саллюстий Крисп, один из немного-численных друзей принцепса, с которым он мог быть откровенным. Саллюстий не искал выгоды, не стремился сделать карьеру, он жил в пассивной оппозиции к своему веку. Будучи избавленными корысти, их отношения выросли в полноценную дружбу.

Но теперь судьба лишила Тиберия и этого счастливого исключения из практики его безрадостного существования. Попытки найти новых друзей или хотя бы соратников оборачивались разочарованием и неприятностями. Никому нельзя было доверять. Даже мать превратилась во врага. Причем Августа несла угрозу Тиберию не только в настоящем и будущем, но покушалась на прошлое. Он страшился встреч с нею, боясь узнать о ней, а значит, и о себе нечто такое, что сделало бы его жизнь совсем невозможной. Тем охотнее Тиберий открывался все понимающему и, казалось, ни на что не претендующему Луцию Элию Сеяну. Луций не набивался принцепсу в друзья, помня о разнице в их положении. Но он лучше всех умел заглянуть в тайник мыслей и чувств Тиберия, чтобы извлечь оттуда его сокровенные желания и предъявить их миру в удобном для реализации виде. Не претендуя на личное расположение, Сеян оказывал принцепсу служебные услуги, но делал это так удачно, с такою проницательностью и тактом, что сама его служба была под стать дружбе.

Начав с дворцовых и политических интриг, Сеян теперь показал себя деловым человеком государственного масштаба. Одна из его инициатив была направлена на упорядочивание статуса и положения преторианцев. До тех пор эта гвардия правителя вела рассеянный образ жизни. За исключением периодических сборов преторианцы были предоставлены самим себе. Они не имели постоянного места дислокации и определялись на постой к горожанам частным порядком. Объективная тенденция к укреплению централизованной власти в государстве требовала придания преторианцам облика настоящего воинского подразделения. Сеян обстоятельно обрисовал приинцепсу существу-ющее положение дел и в качестве назревшей меры предложил создать преторианский лагерь в Риме по образцу зимних армейских лагерей в провинциях. Тиберий оценил выгоды такого положения, когда у него под рукой будет постоянно находиться мощное войско, и дал согласие.

С того дня, когда в стенах Рима на Виминале начали регулярно бряцать оружием гвардейцы принцепса, сенаторы стали еще боязливее ежиться при виде Тиберия. Однако непосредственно преторианцами командовал Элий Сеян, поэтому аристократии пришлось обратить внимание и на этого человека. Но, внушая страх сенаторам, Сеян все еще вынужден был взирать на них снизу вверх. Тиберий вошел в положение друга-соратника и предоставил ему преторское достоинство. Более того, он решил вступить с ним в родство и обручил сына своего племянника Клавдия с дочерью Сеяна.

Укрепив самодержавную власть путем создания противовеса сенату в лице префекта преторианцев и, так сказать, внутренних войск, Тиберий начал всерьез задумываться о преемнике. Он ощутил в себе надлом. Ему не сделать в будущем больше, чем осталось в прошлом. Он разуверился в возможности исправить этот мир. "Пусть теперь другой попробует, пусть Друз дерзает. А я заслужил право на отдых", — думал Тиберий. Особенно разрушительно на его психику подействовала трагическая смерть Германика и сопровождавшие ее события. Однако, отняв у него силы, эта же смерть открыла ему путь к покою. Теперь у Друза не было достойных соперников, и отец мог отойти от дел, предоставив простор энергии сына.