Патрик Рамбо - Битва

Из-за особенности восприятия вблизи пожар выглядел не таким зрелищным, как издалека. Большинство домов на главной улице стояли почти нетронутыми, и тому были две причины: во-первых, смолкли пушки барона Гиллера, а во-вторых, огонь уже успел сожрать все, что могло гореть. Солдаты тушили слабеющий огонь, забрасывая его землей. Обгорелые, почерневшие остовы зданий курились едким дымком и угрожающе потрескивали, то тут, то там они рушились, вздымая в небо облако пепла и вихрь оранжевых искр. Чтобы как-то защититься от запаха гари, вызывавшего приступы неудержимого кашля, вольтижеры рвали нижние рубашки и прикрывали лица самодельными масками. От нестерпимого жара начинали потрескивать волосы.

Вся площадь перед деревенской церковью была затянута густым черным дымом с пожарищ. К нему примешивалась и пороховая гарь, поскольку артиллеристы продолжали палить, даже не видя, куда летят их ядра. С закопченными лицами и пересохшими губами они носились по деревне, собирали ядра австрийцев и отправляли их обратно. Верхнюю часть квадратной колокольни разнесло точным попаданием; падая, бронзовый колокол размолол в щепы винтовую лестницу, и теперь доступа наверх не было. Из уцелевшего сарая выносили тяжелораненых и укладывали на двуколки. Их должны были отправить на остров Лобау, где доктор Перси уже разворачивал первый полевой госпиталь. Легкораненые, перевязанные чем попало, прихрамывая, брели следом. Те, кому повезло больше, несли менее удачливых приятелей на шинелях.

Массена стоял на паперти с епитрахилью на шее. Потрясая заряженным ружьем, он хриплым голосом выкрикивал приказания:

— Две пушки в ряд на вторую улицу!

Артиллеристы бросились запрягать. Воспользовавшись моментом, к маршалу подошел генерал Молитор, ведя на поводу свою лошадь.

— Какие потери, генерал?

— Сотни две, господин герцог, а может и больше.

— Раненые?

— Примерно столько же.

— Здесь та же картина, — сказал Массена. — Но меня больше волнует другое...

Маршал взял Молитора под локоть и увлек к началу второй центральной улицы: метрах в трехстах от того места, где они находились, в воздухе полоскались желтые полотнища с черным орлом.

— Вы пришли с одного конца деревни, Молитор, австрийцы с другого. Пока я сдерживаю их пушечным огнем, но скоро у нас возникнут проблемы с порохом. Соберите самых свежих из ваших людей и атакуйте!

— Даже самые свежие не очень-то свежи, господин герцог.

— Молитор! Вы уже били тирольцев, русских и даже эрцгерцога при Кальдиеро! Я не требую от вас ничего нового!

— Большинство моих вольтижеров — зеленая молодежь, им страшно, у них нет ни нашего опыта, ни презрения к смерти.

— Потому что они видели мало трупов! Или слишком много думают!

— С другой стороны, здесь не место читать им наставления.

— Вы правы, генерал! Дайте им водки! Напоите ваших салаг и покажите им знамя!

На площадь галопом влетел полковник Лежон и поднял лошадь на дыбы перед Массеной.

— Господин герцог, его величество просит вас продержаться до наступления темноты.

— Мне нужен порох.

— Невозможно. Движение по большому мосту восстановится только к вечеру.

— Что ж, будем драться палками!

Массена бесцеремонно повернулся к Лежону спиной и продолжил прерванный разговор с Молитором:

— Генерал, спиртным у нас забита вся церковь. Я велел разгрузить интендантские двуколки, чтобы эвакуировать на них наших раненых.

Лежон еще мчался в Эсслинг к императору, оставляя за спиной поля, обнесенные плетнями и зелеными изгородями, а в Асперне уже началась принудительно-добровольная пьянка. Из церкви выкатили под вязы около сотни больших бочек с вином, занимавших весь центральный неф. Вокруг них тут же образовалась толчея. Жажду усугубляли майская жара, раскаленный воздух с пожарищ и вонючий дым, сушивший глотки. Почти две тысячи вольтижеров, несмотря на усталость, толкались в очереди, чтобы получить наполненный до краев котелок. Люди пили так, как пьют, чтобы напиться — быстро и жадно, потом возвращались за новой порцией. Безусые юнцы, стремившиеся не столько убить, сколько избежать смерти, не превратились в бывалых вояк, но стали воспринимать обстановку иначе, чем прежде, более агрессивно. Захмелев, они расхрабрились и начали насмехаться над австрийцами, которых Массена продолжал сдерживать пушечным огнем. Каждый выстрел сопровождался непристойностями и угрозами в адрес неприятеля, когда же боевой дух вольтижеров поднялся до предела, Молитор кое-как построил их и взмахнул перед жалким подобием строя трехцветным знаменем с шитым золотом названием полка. Людская масса качнулась и, ощетинившись штыками, смело двинулась за ним на улицу, где вдали уже мелькали белые мундиры пехотинцев барона Гиллера. После первого залпа австрийцев солдат Паради осоловевшим взглядом посмотрел на сраженных пулями товарищей, обозвал их неудачниками, трижды выстрелил прямо перед собой, потом по приказу перехватил ружье наперевес и бросился в штыковую атаку на смутно маячившие впереди фигуры в белых мундирах.

Император в сопровождении Ланна выехал на окраину Эсслинга. На краю расстилавшейся перед ним равнины он придержал лошадь. Вокруг тут же выстроились гренадеры 24-го полка легкой пехоты, все в синих мундирах и медвежьих шапках.

— Ну, что? — спросил он у Лежона, почтительно отставшего на пару шагов.

— Герцог де Риволи обещал продержаться.

— Значит, продержится.

Бонапарт опустил голову и недовольно скривил губы. Он словно не замечал огня австрийской артиллерии, обрушившейся на Эсслинг с той же яростью, что и на Асперн. Внезапно одно из ядер уже на излете попало в бедро его лошади. Несчастное животное с жалобным ржанием рухнуло наземь вместе с всадником. Мгновенно спешившись, Ланн и Лежон бросились к императору. Пока они помогали ему подняться, мамелюк Рустам подобрал отлетевшую в сторону треуголку своего хозяина.

— Пустяки, — пробурчал император, вытирая руки об полы редингота, но все еще помнили о недавнем случае при сражении под Ратисбонном, когда тирольская пуля угодила ему в пятку. Наполеона пришлось усадить на барабан и сделать перевязку, после чего он опять взобрался в седло.

Один из генералов воткнул шпагу в траву и крикнул:

— Долой оружие, если император не удалится в безопасное место!

— Если вы не уедете отсюда сами, — заявил другой, — я прикажу своим людям силой увезти вас!

— A cavallo! {5} 5 Коня! (ит.) — коротко приказал Наполеон, надвигая на лоб треуголку.

Пока один из мамелюков кинжалом добивал раненую лошадь, Коленкур подвел Бонапарту другую, и Ланн помог императору забраться в седло. Бертье, за все это время не сдвинувшийся с места, приказал Лежону сопроводить его величество на остров Лобау и там оборудовать для него наблюдательный пункт, откуда он сможет наблюдать за действиями войск, не подвергая себя смертельной опасности. Император молча пустил лошадь легкой рысью, вокруг него тут же сомкнулось кольцо эскорта. Под надежной защитой он проехал Эсслинг, и отряд скрылся в густой роще, тянувшейся от деревни до самого Дуная. До переправы всадники ехали берегом реки, а при переходе через малый мост Коленкур спешился и взял лошадь императора под уздцы. Но, ступив на твердую землю, Наполеон дал волю своему гневу. Перейдя на миланский жаргон, он с руганью обрушился на шталмейстера, лишь теперь осознав, что ему — императору — приказывали и угрожали его же офицеры, и он им подчинился! Неужели они посмели бы силой отправить его в тыл? Он задал этот вопрос Лежону, и тот ответил утвердительно. Ярость Бонапарта поутихла, и он ворчливо заметил: