Тереза Фигёр - Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона

— Полковник, — сказала я ему, — я выражаю ей свою благодарность; впрочем, смотрите, я незлопамятна, я выражаю благодарность вам обоим… После того как я буду иметь счастье потанцевать с гражданкой, я доставлю тебе удовольствие, гражданин полковник, если ты, конечно, захочешь, и позволю потанцевать со мной.

На следующий день перед генерал-инспектором был проведен большой смотр, за которым должны были последовать маневры. Полковник, который хотел все же наложить на меня наказание, отдал приказ передать мою лошадь другому драгуну, а я, таким образом, не могла принять участия в смотре; это было очень унизительно. Полк вышел из города, а я пошла в конюшню, где осталось стоять всего одно животное; это была старая кляча, которую использовали для обучения рекрутов-новичков, она находилась при последнем издыхании, таких обычно называли карусельной лошадкой. Это было ужасное создание, дряхлое и измученное одышкой. Драгун, несший службу на конюшне, был страшным тупицей, над которым потешалась вся рота. Я ему сказала:

— Либо ты в точности выполнишь все, что я тебе скажу, либо нам придется скрестить клинки.

Потом я потребовала, чтобы он взял ножницы и обстриг, не оставляя ни единого волоска, гриву и хвост старой лошади, после этого я при полном параде взгромоздилась на несчастное животное и направилась туда, где должны были проходить маневры. Полк был построен в боевой порядок и стоял, ожидая приказа.

И тут полковник, находившийся рядом с инспектором по смотрам перед передней линией полка, услышал сконфуженное бормотание и заметил оживление в задних рядах первого эскадрона. Шум нарастал, и офицеры не могли навести порядок. Тогда он пришпорил своего коня и подъехал поближе.

— Что это за шум? — сурово спросил он. — Восемь дней ареста командиру эскадрона.

Но один офицер все же осмелился, повернувшись в седле, сказать ему, что для беспорядка есть серьезный повод:

— Мой бог, полковник, будьте добры, посмотрите сами.

И он показал пальцем на малышку Сан-Жен, которая, неистово работая шпорами и поводьями, вертелась на крупе этого смехотворного бесхвостого обрубка с бритой шеей. Инспектор тоже подъехал и захотел посмотреть. Я сказала ему, что очень обижена наказанием, которое придумал полковник; что я умоляю, пусть мне потом дадут хоть месяц гауптвахты, вернут мне мою лошадь и позволят занять мое место в строю. Мне не удалось получить свою лошадь, тут полковник проявил упрямство; но зато спешили одного из драгун инспекторского эскорта, и я смогла наконец пересесть на нее со своей карусельной лошадки. Потом полк начал маневр. Можете поверить, что я старалась изо всех сил. Мне потом рассказали, что инспектор постоянно поглядывал на меня, а полковник несколько раз ворчливо и одновременно умиленно говорил ему:

— Смотрите, как она управляется; она это делает лучше всех. Она не спасует и под огнем, это же настоящий дьявол.

Через некоторое время с Испанией был подписан мир. Мне захотелось поехать в родную Бургундию, в Талмэ, показаться в драгунской форме моему дедушке Виару, который ничего не знал о моих приключениях, так как мой дядя никогда не писал домой. Я получила отпуск. Два или три дня мне пришлось пробыть в Нарбонне, и там я получила письмо от одной женщины, которая находилась в тюрьме. Она говорила, что очень несчастна и рассчитывает на мою жалость. Я пошла посмотреть на нее; это была Лионская красавица. Репрессии, начавшиеся после 9 термидора, [47] 9 термидора (27 июля 1794 года) была свергнута якобинская диктатура. Робеспьер был казнен, и на многих его сторонников была объявлена настоящая охота. воздали должное этой злой женщине. Она лежала на соломе и выглядела очень изменившейся. У меня было немного денег, и я дала ей несколько монет; но мне было трудно преодолеть отвращение, которое я испытывала к ней после нашей первой встречи, и я не нашла для нее ни слова поддержки.

В этой кампании в Восточно-Пиренейской армии я потеряла двух лошадей, убитых подо мной: одну убило после моего приезда в лагерь под Перпиньяном, во время разведки боем под Булу; [48] Сражение под Булу имело место 1 мая 1794 года. В нем была одержана победа над испанцами, что позволило очистить от них весь юго-запад Франции (они после этого ушли за Пиренеи). В сражении было захвачено 1500 пленных, 140 орудий и весь обоз испанской армии. Потери французов составили около 1000 человек. другую — возле города Росас. После того как я была ранена, поднося патроны под Тулоном, меня хотели произвести в бригадиры; [49] Бригадир — воинское звание в кавалерии, соответствующее армейскому званию сержанта. я отказалась, сказав, что мне лучше просто подчиняться, чем соглашаться брать на себя ответственность за командование еще кем-то.

Я взята в плен австрийцами. — Эмигранты показывают себя славными ребятами. — Убитая лошадь. — Рыцарь пристегивает мне шпоры. — Еще одна убитая лошадь. — Я еще раз взята в плен австрийцами.

Мне нечего рассказать о прекрасных кампаниях IV и V годов [50] Обозначение годов дано по революционному календарю, что соответствует 1796 и 1797 годам. в Италии. К моему несчастью, в это время я постоянно находилась на гарнизонной службе в Милане и не имела возможности сыграть ни малейшей роли на этих полях сражений, ставших такими славными для «маленького капрала». Я была в числе французов, которые вошли в Швейцарию в VI году, и принимала участие во взятии Берна. Когда 15-й драгунский получил приказ погружаться на корабли для отплытия в Египет, я оказалась в числе тех, кто остался на сборном пункте в Марселе. 1 вантоза VII года (19 февраля 1799 года) люди со сборного пункта были включены в состав 9-го полка. Нас отправили пешим ходом проходить гарнизонную службу в Милан и в Лоди. Вскоре нам там выдали лошадей, и мы смогли принять участие в неудачных боях, которые привели к эвакуации из Италии.

Перенесемся в Пьемонтские долины между реками Стура и По в те далекие дни брюмера VIII года.

8 брюмера (31 октября 1799 года) войска генерала Давена, [51] Давен, Жан (1749–1819) — бригадный генерал с 1793 года. В 1799 году воевал в армии Больших Альп. в состав которых входила и я, были активно атакованы австрийцами и начали отступать в направлении Буски. Мы повстречали одного раненого карабинера, который испускал душераздирающие крики. Его бедро было разворочено штыком. Товарищи помогли мне положить его на мою лошадь, и я отвезла его в Буску, где находился госпиталь.

Менее осторожная, чем мои товарищи, я задержалась возле этого несчастного, желая убедиться, что он хорошо устроится и за ним будет хороший уход. Когда я вышла на улицу, думая о том, чтобы побыстрее пришпорить свою лошадь, в дверях я вдруг столкнулась с гусарами противника. Они захватили мою лошадь, а вместе с ней и меня, а потом отвели меня в свой штаб, который располагался на большой площади.