Кондратий Татаришвили - Мамлюк

Из европейцев, на себе испытавших благостность этих необычных для тогдашнего Востока порядков, шотландец Джемс Брюс, прославивший себя открытием истоков Голубого Нила, — самый, пожалуй, объективный и значительный. Тем более, что его первой пребывание в Каире приходится на месяцы, почти непосредственно предшествовавшие провозглашению независимости Египта, а второе почти совпало с битвой у Салихиа. Его рассказ о встречах с Али-беем во второй половине 1768 г. написан довольно живо и занимательно:

«Было начало июля, когда мы прибыли в Каир.

Принятый мною план заключался в том, чтобы показываться среди людей как можно реже, да и то переодетым. И скоро меня начали принимать за факира или дервиша, довольно сведущего в магии и не интересующегося ничем, кроме своих занятий и книг…

…На свете нет более зверски-жестокой, несправедливой, тиранической, угнетательской, жадной кучки адовых злодеев, чем каирские правители…

В Каире есть, примерно, четыреста жителей, пользующихся абсолютной властью и творящих то, что у них называется правосудием, каждый на свой лад и согласно своему разумению.

К счастью, в мое время этого многоголового чудовища больше не существовало — был один только Али-бей, и ни низшее, ни высшее правосудие не отправлялось иначе, как только его должностными лицами. Это счастливое состояние продолжалось недолго.

Момент, когда я прибыл в Каир, был, может быть, тем единственным моментом, который мог когда-либо дать мне — одинокому и беззащитному, каким я был — возможность совершить задуманное путешествие.

Али-бей, ставший в последнее время известным в Европе по различным описаниям заключительных событий его жизни, изведав многие превратности судьбы и быв изгнан из столицы своими соперниками, под конец насладился радостью возвращения и добился абсолютной власти в Каире.

Порта относилась к нему с неизменным нерасположением, и в своем сердце он также питал к ней самую сильную злобу. Ничего он так не желал, как чтобы она была разорвана на части и чтобы сам он внес в это свою долю.

Благоприятный случай представился в виде войны с Россией, и в оказании поддержки этой державе Али-бей был готов пойти на все…

Венецианский купец Карло Розетти [62] Правильная форма — Rossetti. , молодой человек больших способностей и большой предприимчивости, в течение ряда лет пользовался абсолютным влиянием на Бея. Будь такой человек офицером на эскадре (русской средиземноморской эскадре. — Г. Б.-М.) и имей он инструкции из Петербурга, оттоманскому владычеству в Египте пришел бы конец» [63] Bruce, op. cit., 1, pp. 100–105. .

Но ко времени первого пребывания Брюса в Каире молодого венецианца сменил, в роли всесильного первого советника, копт Риск [64] Копт, как и предшественник его, Фарха, но гораздо более влиятельный, и являвшийся при дворе Али-бея решающей персоной во всем, что касалось финансов и гражданского управления, а также внешних сношений. Подобно тому как откуп таможенных поступлений являлся в позднефеодальном Египте монополией богатых евреев, богатые копты фактически монополизировали заведывание финансами и делопроизводством бейликов и кашефликов. Именуясь «кьайа», «кайа» или «кьахьа» (kyahyá) данного бея или кешифа (кашефа), избранный последним для этой роли делец-копт, по существу, был при нем (а тем более, при шейх эль-беледе) чем-то броде «суперинтенданта» и одновременно «главного министра». Такими кьайа и были при Али-бее — вначале Фарха, а в конце 1760-х и начале 1770 гг. — Риск (существует и другая транскрипция этого имени — Ризк или Резк). — проныра, хитрец и большой стяжатель, да к тому же астролог. Суеверный сын Востока той эпохи, Али-бей верил предсказаниям звезд, и это удваивало силу влияния на него Риска. Был ли Риск, в довершение всего, еще и платным агентом Стамбула, как это допускал Брюс, об этом трудно судить; но что своей астрологией и своими лукавыми советами он принес большой вред Али-бею, в этом знаменитый путешественник едва ли ошибается.

Брюсу удалось завоевать расположение Риска, а через Риска — и доверие Али-бея.

Первый же вопрос, заданный при встрече Брюсу его высоким собеседником, касался войны России с Турцией: Али-бей хотел знать, каковы, по расчетам его посетителя, должны быть результаты военных действий.

«Я сказал, что турки будут разбиты на суше и на море, где бы они ни появились.

Второй вопрос — будет ли Константинополь сожжен или взят? Я ответил, что не случится ни того, ни другого, но что после большого кровопролития будет заключен мир, без большой выгоды как для одной, так и для другой стороны.

Он всплеснул руками и выругался по-турецки, потом обратился к стоявшему перед ним Риску: „Вот что действительно будет печально! Но правда есть правда, и бог милостив…“ [65] Bruce, op. cit., 1, pp. 110–111. »

В ноябре 1768 г. в Каир пришло из Стамбула повеление снарядить и двинуть на помощь главным турецким силам. 12 000-ную армию. Египетские недруги Али-бея, во главе с каирским пашой Мухаммедом, решив воспользоваться удобным случаем, послали в Стамбул донос на ненавистного шейх эль-беледа, обвинив его в том, что бывшие в его распоряжении силы он собирается использовать не для помощи своему сюзерену, а для того, чтобы отложиться от него. Результатом была немедленная отправка в Каир капиджи-баши [66] Высокое звание «по ведомству двора», приблизительно соответствовало званию церемониймейстера на Западе. с требованием головы неверного вассала.

Но капи-кьайа [67] Постоянный политический агент Али-бея в Стамбуле. Такой капи-кьайа имелся у каждого жившего не в столице оттоманского сановника, у каждого полунезависимого правителя, каждого феодала. успел заблаговременно предупредить своего патрона, и неподалеку от трассы будущего Суэцкого канала султанский посланец и его эскорт были перехвачены и прикончены Али-беем Тантави, а смертоносный документ доставлен Али-бею. Последний тотчас же созвал диван и обратился к беям, с горячим призывом тут же объявить о восстановлении потерянной в 1517 г, независимости и открыто отложиться от Турции. Сторонники Али-бея приняли это предложение с энтузиазмом, немногочисленные противники — подчиняясь силе обстоятельств.

Первым важным решением суверенной власти было — изгнать из Египта наместника-пашу, вторым — обратиться к сильнейшему феодалу Палестины, другу Али-бея, шейху Акхи, Омару ээ-Захиру с предложением теснейшего союза [68] Миссия эта была возложена на секретаря каирского дивана, шейха Мухаммеда эль-Мохди (Marcel, op. cit., 11, р. 39). . Шейх ответил незамедлительным согласием и в самом непродолжительном времени более чем оправдал возлагавшиеся на него надежды, со своими девятью тысячами принудив к отступлению 25 000-ную армию трехбунчужного дамаскского паши Османа [69] Этого Османа, мамлюка, грузина по происхождению, не следует смешивать [как это, например, делает Локруа (Lokroy. Ahmed le Boucher, 3-e éd., Paris, 1888)] со сменившим его в 1771 году пашой, носившим то же имя. , двинутую Стамбулом против отложившегося Египта. Этот важный успех, одержанный у берегов Тивериадского озера, развязал Али-бею руки для широко задуманных операций, проведенных им в течение последующих полутора лет на юге, востоке и юго-востоке Египта, а также в Аравии и завершившихся занятием Мекки.