Владимир Голяховский - Крушение надежд

Из маленькой кабинки переговорного пункта она с помощью Милоша долго и с трудом дозванивалась до своей квартиры, ждала с замиранием сердца — сейчас услышит голос Влатко… Ответа не было, может быть, он спит или вышел?.. Наконец трубку взяли. Мужской голос был чужим. Лиля все-таки спросила по-русски:

— Кто это говорит? Где Влатко Аджей, что с ним?

Ответа она не поняла и протянула трубку Милошу. Он хмуро слушал, потом молча повесил трубку.

— Кто это был, что он сказал? — нервно допытывалась Лиля, хватая его за рукав.

— Он сказал, что живет в этой квартире, а предыдущий хозяин сидит в тюрьме.

— В тюрьме?.. Мой Влатко в тюрьме… — она еле сдерживала рыдания.

Милош прижал ее к себе, гладил плечи, молчал. Потом предложил:

— Хотите позвонить родителям в Москву? Только сначала нужно успокоиться, чтобы не напугать их.

— Да, да, надо быть спокойной и разговаривать спокойно…

Они долго ждали, но связи с Москвой не было. Милош опять решил за нее:

— Надо послать телеграмму. Только отсюда надо писать латинскими буквами.

— Да, я пошлю телеграмму. Но что и как написать?

— Напишите, что вы с сыном в Югославии, что после Нового года приедете к ним. Они получат этот текст и хоть немного успокоятся.

— А что мне написать про Влатко?

— Лиля, надо написать правду: Влатко арестован. Иначе они будут теряться в догадках и станут волноваться еще больше.

— Неужели надо написать, что он арестован? У меня просто рука не поднимется. Ведь все-таки может же быть, что его освободят…

Милош видел ее смятение, понимал, что ей нужно время для осознания всего, что на нее свалилось.

— Лиля, я знаю, нельзя совсем терять надежду. Но пока его не освободили, напишите так, как есть.

Лиля рвалась в Москву, но лететь туда можно было только из Белграда, а заказать билет по телефону нельзя, продавали только по предъявлении русского паспорта. Но она оставалась в таком подавленном состоянии, что не могла себе представить, как туда добираться и где устроиться до отлета. Лиля привыкла во всем зависеть от решений Влатко, и теперь ей было неудобно и просить помощи у занятого Милоша, и задерживаться у них и стеснять, она тоже не хотела.

Доволен жизнью был только маленький Леша, он радостно гонял по большим комнатам на трехколесном велосипеде. Когда-то давным-давно так же делала сама Лиля в длинном коридоре коммунальной квартиры, куда их переселили после ареста отца. Лиля смотрела на сына и думала: «Боже, как в его судьбе повторяется все, что происходило со мной. Но что делать?»

На другой день Милош сказал ей:

— Я позвонил в Белград нашему другу Вольфгангу Леонгарду и описал ему вашу ситуацию. Он очень добрый человек, он может вам помочь. Помните его? Это тот немецкий еврей, который вырос в России, куда они с матерью бежали от Гитлера.

— Да, конечно помню, он был у вас в гостях, когда мы приехали к вам с Влатко. — При упоминании имени мужа она опять не сдержалась и невольно заплакала.

Милош подождал, пока она успокоится.

— Вольфганг сказал, что как раз собирается приехать на неделю в Дубровник. На обратном пути он возьмет вас с сыном в Белград и поможет улететь в Москву.

Все складывалось очень удачно, но у Лили не было денег на покупку билета и жизнь в Белграде в ожидании отлета. Если бы у нее еще были ее драгоценности, она могла бы продать кое-что. А так, где взять деньги? Но Милош и тут помог Лиле: он дал ей деньги на билет и на житье в Белграде до отъезда.

— Спасибо, спасибо вам, — говорила Лиля. — Я обязательно найду способ вернуть их вам, как только вернусь в Москву.

Вольфганг приехал в Мокошицу, веселый, оживленный, и всячески старался подбодрить Лилю. Она впервые начала улыбаться, а маленький Лешка сразу подружился с ним и не отходил от него ни на шаг. Вольфганг взял их в свою машину:

— Поедем ко мне, у меня есть комната для вас обоих. Я помогу вам достать билет и отвезу в аэропорт.

Лучшего придумать было нельзя. И вот во второй раз он вез Лилю в своей машине; в первый раз это была дорога на юг, к албанской границе, а теперь в противоположном направлении, на север, в Белград. Пока они ехали, у них было много времени на разговоры.

Вольфганг рассуждал:

— Я вспоминаю, как мы прощались с вами на албанской границе и я сказал: «Когда Албания станет свободной и богатой страной, я к вам приеду». Но, к сожалению, этого не случилось. Во всех социалистических странах одно и то же — нет свободы человеку. И никогда не будет, потому что коммунистами движет ни чем не оправданный фанатизм. Я знаю это по своему опыту, я же тоже был коммунистом-фанатиком.

Лиля спросила:

— Вы действительно думаете, что и в России никогда не будет свободы?

— В социалистической России — не будет. Когда-то там посадили в лагерь вашего отца и мою маму, но вот прошло много лет, мы надеялись на улучшения. Но где они? Теперь вот в Албании арестовали вашего мужа. Знаете, в юности и молодости я был ярым сторонником Сталина и считал, что он ведет мир в единственно правильном направлении. Потом я прозрел и стал думать, что именно Сталин придал роковое направление ходу социализма. Но вот уже почти десять лет, как его нет, а курс правления в Советском Союзе и социалистических странах почти не изменился, на всем по-прежнему лежит сталинский отпечаток, вспоминаются его жестокость, самодурство и самовосхваление.

— Но вот ведь в Югославии этого нет, — возразила Лиля.

— В Югославии это тоже есть, хотя в меньшей степени, сажают лишь важных идейных противников Тито. Все шесть республик федерации удерживаются только его железной рукой, благодаря диктату. А любой диктат означает, что свободы все равно нет. Я постепенно разочаровываюсь в Югославии и, скажу вам по секрету, думаю перебраться в Западную Германию.

Вольфганг действовал на Лилю успокаивающе. Она вспомнила, как он понравился ей еще при первом знакомстве, как ей было с ним весело, а Влатко это не нравилось.

Когда стало известно, что дипломатические отношения между Советским Союзом и Албанией прекращены, Павел и Мария с тревогой стали ждать известий от Лили. А она ничего не сообщала, и они терялись в догадках, где дочь, что с ней, что с внуком, что происходит с Влатко?

Павел горестно повторял:

— Я знал, я знал, что так кончится эта «дружба» с Албанией. Как я корю себя, что не смог убедить Лилю не уезжать.

Мария ничего не говорила, но у нее участились приступы аритмии, и она все чаще принимала лекарства. Напуганный ее состоянием, Павел перестал упоминать о своих предсказаниях и сожалениях.

Наконец они получили телеграмму от Лили, и теперь с трудом читали латинские буквы: «Ya s Leshkoy sumela perebratsya v Yugoslaviyu k nashim drusyam Somborskim Vlatko arestovan kak tolko smogu priedu k vam tseluy lilya».