Владимир Голяховский - Крушение надежд

Рупик понял, что на этом разговор закончен, натянуто поблагодарил Яковлеву:

— Спасибо за совет, я подумаю.

Заявления в партию Рупик не подал, ждал, что будет. От стольких неприятностей на работе у него возникло ощущение, будто почва уходит из-под ног. Соня видела, как он страдал и сама страдала с ним. В доме, в котором была раньше радость, который был полной чашей, теперь поселилась печаль.

Рупик решил пойти к Моисею Рабиновичу, который помог ему перевести кафедру.

— Вы знаете, у меня большие неприятности. Мне опять очень нужен ваш совет.

Рабинович плотно закрыл дверь своего кабинета:

— Да, я знаю, что группа членов партии написала на вас жалобу.

— Ой-ой, это не просто жалоба, это клевета и желание выжить меня.

И Рупик изложил ему все подробно. Рабинович слушал грустно:

— Хотите, я вам скажу? Это похоже на заговоры против еврейских профессоров, которые мы пережили в период сталинизма. Тогда тоже малограмотные и некультурные партийные активисты, как их называли «партюки», клеветали и чернили выдающихся ученых, пока не изживали их. Да, ничего у нас не изменилось и не изменится, пока будет руководить эта партия.

— Моисей Абрамович, что вы мне посоветуете?

Рабинович еще раз подошел к двери и проверил, плотно ж она закрыта:

— Хотите, я вам скажу? Они не оставят вас в покое. Самое лучше для вас — уехать в Израиль или в Америку. В те времена, о которых я упомянул, у профессоров-евреев не было выбора, теперь появился путь в другие страны. Мой сын Борис, который работал здесь урологом, уехал в Израиль и очень счастлив. Конечно, он не такой ученый, как вы. Но ваш приятель Евсей Глинский тоже ученый, и он тоже уехал в Америку. И, как я слышал, очень доволен. Хотите, я вам скажу? Вам надо уезжать.

— Наверное, у меня нет другого пути. Я только не хочу это делать до выхода моего учебника, который я писал несколько лет. Я вложил в него так много мыслей и труда, весь свой опыт. Мне даже кажется, что в моих врагах может заговорить совесть, когда они прочтут его.

Рабинович смотрел на него с выражением сожаления:

— Хотите, я вам скажу? Не заговорит. У них нет совести, а если у кого и болтаются остатки, то ими очень редко пользуются.

На другой день Рупику позвонил директор институтского издательства. Он очень уважал Рупика, тоже хвалил его учебник, но на этот раз сказал ему приглушенным голосом:

— Слушайте, вы знаете, вашу книгу мы уже сверстали, и она была уже на выходе. Но ректор Ковырыгина вдруг приказала мне рассыпать готовый типографский набор. Это какой-то вандализм. Но я не имею права возражать. Чтобы спасти хоть что-то, я срочно напечатал два экземпляра для вас, приезжайте забрать их [181] Реальная история, произошедшая с самим автором и его книгой. .

Ой-ой! Рупик не мог себе представить, что его ждет еще и этот удар. Рассыпать уже готовый типографский набор учебника, уничтожить книгу позволяли себе только инквизиторы и фашисты. Его глаза наполнились слезами. Он горестно думал: «Я все считал, что мне надо доказывать им, что я не верблюд, но уничтожение моей книги — это соломинка, которая, по другой поговорке, переломила спину груженому верблюду — мне. Для них, я, беспартийный еврей, тот верблюд, и никогда не смогу доказать им обратного».

Рупик чувствовал, что с его мозгом происходит что-то неладное, от бессонных ночей и постоянных дум у него появилась параноидальная подозрительность. Он боялся, что на него будут писать новые доносы, боялся, что за ним следят агенты КГБ, боялся даже звука шагов на лестничной площадке — вдруг это пришли арестовывать его. Он тут же сам одергивал себя: ну кто и за что может его арестовать? Но потом являлись новые подозрения. Рупик считал, что начинает сходить с ума.

Комиссия Бабичева признала его работу неудовлетворительной по идеологической и методологической части, это утвердил партийный комитет, и это должно было обсуждаться на ученом совете. Рупик знал, что члены совета не пойдут против решения парткома. Теперь не Печенкин, а он сам становился изгнанником.

Его вызвала ректор института, сухо отчеканила:

— Мы не имеем к вам претензий как к специалисту. Но вы не смогли организовать коллектив, вы проявили политическую незрелость. Комиссия считает, что вы не можете оставаться заведующим кафедрой.

По правилам до окончания пятилетнего срока и до переизбрания на ученом совете он еще год мог оставаться заведующим. Но какой был смысл? Он подумал и решил сам подать заявление об уходе. Одна мысль зрела в нем: забыть про все и уехать.

Поздно ночью, перед тем как забыться беспокойным сном, Рупик пристрастился читать Библию, которую получил в подарок в Троице-Сергиевой лавре от своего приятеля Саввы Ямщикова. Тогда Савва ему сказал: «Может, на тебя когда-нибудь найдет просветление, и ты приобщишься к вере, если не к христианской, то к иудейской. Но бог-то у всех один, что у евреев, что у русских. Это ты в Библии прочтешь».

Рупик, занятый наукой и карьерой, забыл про Библию. Теперь он стал вчитываться в смысл сказаний, он знал, древние книги надо уметь читать изнутри, стараясь вникнуть в смысл на том уровне, на котором они были написаны. Во многих из них присутствовала древняя мистика со скрытым поучительным смыслом. Рупик читал и думал, а что плохого в мистике? Надо уметь правильно интерпретировать мистические явления. Праведный старец Ной услышал голос Бога, велевший ему строить ковчег. Ной не знал, зачем строить ковчег, но послушался голоса и построил. И тогда начался Всемирный потоп. Бог карал потопом грешников, которых развелось слишком много. Только Ной с семьей спасся от потопа на ковчеге.

Рупик отложил книгу и думал: «Ной услышал голос Бога, да, его спасло то, что он сумел услышать голос Бога. Но голос здесь — это понятие символическое. Его надо понимать не как реальный голос, а как предчувствие, сигнал. Но ведь атака на меня это, может быть, тоже сигнал, голос Бога: спасайся. Грешники — это коммунисты. Они сметают все лучшее и прогрессивное, из-за них в России умным людям нет места. Надо и мне, как Ною, уметь „слышать голос“, надо бежать и спасаться».

И чем больше Рупик думал об этом, тем больше утверждался в мысли, что получил сигнал: уезжать, спасаться. С тех пор он стал все глубже вдумываться в библейские сказания и все больше верил им. В его сознании происходило смешение действительности с религиозной интерпретацией. Это давало его беспокойному мозгу новую радость познания.

И вдруг Рупик вспомнил свой давний разговор о религии с Саввой Ямщиковым в Троице-Сергиевой лавре. Савва говорил: «Вера помогает людям, особенно больным и несчастным». Тогда Рупик возражал, разводил руками и качал головой: «Ой-ой, не понимаю, как это вера может помогать, особенно больным и несчастным». Но Савелий уверенно протянул: «Помога-а-а-ет».