Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Значит, не было связи?

— Это было бы смешно.

— Да-а… Вас послушать, Малкин, вы не враг народа, а ангел во плоти. Выходит так, что зря арестовали?

— Да нет. Вина моя, конечно, есть. Доверился партии, переусердствовал. Но не ради собственной выгоды, поверьте!

— Не верю! Сами говорите — переусердствовали. А сверхусердие — оно всегда преследует личные интересы: чтобы заметили, похвалили, выдвинули…

— Ваше сверхусердие тоже предполагает личные интересы?

— В какой-то степени — да. Я не хочу, чтобы меня упрекали в поверхностном ведении следствия, считаю своим чекистским долгом не оставлять в деле белых пятен.

— И ради этого прибегаете к насилию! Разве не так? Но зачем? «Вышкой» я уже обеспечен и ни к чему выгребать по сусекам всякую мелочь. Так же, как мне нет смысла юлить: десяток-другой лишних эпизодов не ухудшат мое положение.

— Вы эгоист, Малкин. Думаете только о себе. А меня заботят судьбы невинно арестованных. Докажу с вашей помощью их невиновность — освобожу из-под стражи.

— А осужденных?

— Их тоже.

— Большинство их расстреляно. Многие умерли…

— Очистим имя от грязи — освободим родственников от преследования.

— Вы наивный человек, гражданин следователь, — Малкин с сожалением взглянул на своего бывшего коллегу. — Неужели и впрямь верите, что вам это позволят?

— Почему нет?

— Потому что пути господни неисповедимы. Сегодня никто не знает, что будет завтра. Может случиться так, что мы с вами поменяемся ролями.

— Нет. Этого не случится, Малкин. На это не рассчитывайте. Есть достоверная информация о том, что в ходе ликвидации кулацкого саботажа вы отличались невероятной жестокостью. Полностью игнорировали решение ЦК о приостановлении террора против казачества, рубили головы направо и налево. Что за болезненная тяга к массовым репрессиям?

— Какая там тяга! Действовал по обстановке — только и всего. А обстановка была жуткой, особенно во время сплошной коллективизации. Сопротивление казаков было колоссальным, потому и расправлялись с ними беспощадно. Что касается решения, о котором вы говорите — так оно было для масс, а не для нас. Мы руководствовались указаниями наркома, согласованными с ЦК.

— Вот как!

— Да. И на борьбу с сопротивленцами было поставлено все: по судебной линии были созданы специальные коллегии крайсуда: народным судам предоставлялось право осуждать за укрытие хлеба в ямах во время хлебозаготовок, например, к десяти годам лишения свободы. И они старались вовсю. Кубанцев за это дело было осуждено около двадцати пяти тысяч, причем за два-пять килограммов укрытого хлеба давали от трех до десяти лет лагерей, а более «злостных» приговаривали к расстрелу. Так что не знаю, как вы будете искать среди них невинных.

— О судах вы рассказываете охотно, а речь-то идет о вашей деятельности! Расскажите, что вы творили по внесудебной линии?

— Вы можете сформулировать конкретный вопрос?

— Куда ж конкретней?

— Хорошо. По внесудебной линии вся территория Кубани была разделена на семь оперативных районов с центрами в городах Армавире и Майкопе, станицах Курганинской, Медведовской, Незамаевской, Полтавской и Тихорецкой. В районах работали специальные оперативные группы по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Они готовили дела на «тройки», которых в Северо-Кавказском крае было две: в Ростове-на-Дону и в Краснодаре. Возглавлял обе полномочный представитель ОШУ по Северному Кавказу видный, как тогда считали, чекист Ефим Георгиевич Евдокимов, на счету которого имелось немало размотанных крупных дел. Среди них такие, как дело «Национального центра» в Петрограде, дело «Всеукраинского повстанческого комитета» — так называемого «Цупкома», шахтинское дело, дело «Промпартии» профессора Рамзина и другие. За их расследование Евдокимов, кстати сказать, был награжден пятью орденами Красного Знамени.

— Может, хватит о Евдокимове? Переходите к деятельности оперативных групп.

— Оперативные группы, обладая широкими полномочиями по внесудебной расправе, наряду с разгромом крупных контрреволюционных формирований арестовывали и пропускали через «тройку» значительное число казаков из бедняцко-середняцкой прослойки, служивших в свое время в армиях Корнилова, Маркова, Шкуро и так далее. Лозунг: «Раз казак служил у белых, значит, он контрреволюционер» сильно довлел над сознанием начальников опергрупп и низовки станичного актива, состоявшего, в основном, из иногородних и казаков, служивших в Красной Армии.

— Вы говорите о Кубани или обо всем Северном Кавказе?

— О Кубани, только о Кубани. Я тогда работал заместителем начальника Кубанского оперативного сектора, имел непосредственное касательство к проводимым мероприятиям, поэтому в курсе…

— Продолжайте.

— Среди дел, которые опергруппы готовили на «тройку», было много липы, часть из них я возвращал обратно, но большую часть пропускал, так как физически не мог все просмотреть и осмыслить. В таких случаях я отделывался штамповкой: «С направлением дела на «тройку» согласен», рассчитывая, что «тройка», когда будет слушать дело, во всем разберется и ошибки поправит. Прокурор при Кубанском оперативном секторе Рененгорд поступал так же, как и я. Позже я узнал, что «тройка» в составе Евдокимова, начальника Кубанского оперсектора Попашенко и помощника прокурора края, фамилии не помню, уделяла делам по одной-две минуты и выносила приговоры, зачастую даже не раскрывая их, довольствуясь докладами начальников оперативных групп. Приговоры чаще всего содержали одну меру — расстрел.

— Вот она, вражеская деятельность! — торжественно резюмировал следователь. — Без зазрения совести штамповали смерть, а люди надеялись на вашу объективность!

— Результат рассмотрения дела на «тройке» от меня совершенно не зависел.

— Как же не зависел? Когда вы липу возвращали, с нею к вам больше наверняка не совались. А когда вы ее пропускали — человека, не разбираясь, приговаривали к смерти!

— Да. Тут вы, конечно, правы.

— Расскажите об условиях содержания арестованных до осуждения и после.

Малкин задумался. Условия были жуткими, нечеловеческими, это ни для кого не секрет. И многим уже поставлено это в вину: Евдокимову, Попашенко, Жемчужникову — в том числе. Значит, ему тоже? Но он-то здесь при чем? Почему он, Малкин, должен нести ответственность за чужие грехи? При УНКВД была специальная оперативная группа — ЦОГ, которая организовывала работу всех остальных. С нее и спрос.

— У меня были иные обязанности, — ответил он уклончиво, — и к вопросам содержания я почти не имел отношения. Разве что походя, когда в отсутствие Попашенко ко мне обращались с какими-то вопросами.