Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

Именно жить. Скоро свершится Верховный суд. Был уверен, что приговорят к высшей мере, но надежда не покидала.

— Ну что ж, Малкин, помотали мы друг другу нервы — пора и честь знать. Выполним формальности и, как говорят, с богом?

— Пожалуй, — угрюмо ответил Малкин и почувствовал, как по телу пошли мурашки. «Господи!..» — подумал и осекся: с тех пор, как связался с большевиками, бога проклял, а верующих возненавидел.

— Уточним некоторые эпизоды вашей вражеской деятельности, обговорим некоторые моменты, которые подбросили следствию ваши бывшие подчиненные, выполним, как я уже говорил, формальности и попрощаемся. Так?

— Как вам будет угодно. Вам, ведь, виднее.

— Ну, коль вы со мной согласны, не будем терять время. Какое отношение вы имели к шахтинскому делу?

— Третьестепенное. Выполнял отдельные поручения Курского.

— А если поконкретней?

— Разыскивал, задерживал, доставлял, иногда допрашивал. Короче — на побегушках.

— С самого начала?

— Когда и с чего оно началось — я не в курсе.

— Странное равнодушие. Такое громкое дело, а вы не в курсе.

— Я-то с делом в полном объеме не знаком. Ту малость, что знаю, — почерпнул из случайных реплик, сообщений прессы, прочих источников. Знаю, что там пресечена грандиозная вредительская работа.

— Какая именно?

— Под руководством прежних владельцев шахт, проживавших за границей, организовывались обвалы, затопления шахт, поломки…

— Кто начинал дело?

— Тамошний начальник экономуправления Зотов… или Зонов — точно не помню. Была проведена мощнейшая агентурная разработка.

— Вы в ней принимали участие?

— Нет. — Меня подключали к делу периодически. Я тогда работал в Кубано-Черноморской ЧК, своих дел хватало, и Попашенко — мой непосредственный начальник — просил Курского не отвлекать его сотрудников.

— Что конкретно вы можете рассказать по этому делу?

— Ничего, кроме того, что рассказал. Могу только повторить слышанное мною от Курского и Попашенко, что ход следствия контролировал лично товарищ Сталин как член коллегии ОГПУ от ЦК.

— Вы в этом уверены?

— Я передал вам то, что лично слышал от Курского и Попашенко.

— Ясно. В девятнадцатом вы участвовали в подавлении вешенского мятежа?

— Да, я работал тогда в Особом отделе Девятой армии.

— Каким образом вы оказались в низовых станицах Хопра?

— После приезда Белобородова и короткой, но крепкой разборки, которую он учинил, состоялся приказ штаба армии о направлении в станицы, еще не охваченные восстанием, опытных работников, в основном чекистов, на которых возлагалась обязанность, не прибегая к массовому террору, провести мероприятия упреждающего характера.

— Вы оказались одним из тех опытных работников. Правильно я вас понял?

— Правильно.

— Какое задание вы получили?

— Создать отряд из местных активистов, силами этого отряда изъять оружие у казаков, выявить и изолировать бывших офицеров казачьих войск старой армии, способных поддержать мятеж.

— Как вы справились с заданием?

— Нормально. Такую, по крайней мере, оценку дал Белобородов, посетивший меня в станице Букановской накануне решающих сражений. Тогда у меня не очень получалось с изъятием оружия. Белобородов посоветовал с населением не церемониться и действовать по закону военного времени.

— И вы развернули массовый террор?

— Да… Нет… Как сказать… Расстреляли нескольких казаков, у которых обнаружили оружие.

— И добились успеха?

— Наоборот. Отряд стал катастрофически распадаться.

— Вот видите! А вы ожидали иной реакции? Белобородов — старый троцкист. Почему вы бездумно выполняли его указания?

— Насколько мне известно, к троцкистской оппозиции он примкнул в середине двадцатых годов. В девятнадцатом троцкизмом еще и не пахло. На Северный Кавказ он прибыл с мандатом, подписанным самим Лениным. Как я мог не подчиниться?

— У вас возникли подозрения в отношении Белобородова?

— Нет.

— Обязаны были возникнуть. Особенно после того, как вы получили результаты своей неуместной исполнительности.

— Гражданская война — особенная война. Она не подчиняется логике.

— Потому вы и принялись расстреливать преданных вам людей?

— Это уж слишком.

— Слишком. Но вы расстреливали. Причем — собственноручно.

— Не знаю таких случаев.

— Вам напомнить? Разве не вы расстреляли красноармейца Совкова?

— Совкова?.. А-а! Вот вы о ком! Так этого мерзавца следовало четвертовать, а я потратил на него пулю.

— Вы в этом уверены?

— Вполне.

— Расскажите, при каких обстоятельствах вы его убили.

— Совков был из местных. Прибежал сам, запыхавшись, как только узнал, что создается отряд. Лют был, приходилось сдерживать. Когда по рекомендации Белобородова я распорядился расстрелять пятерых казаков, не сдавших оружие, и двоих дружинников, дезертировавших из отряда, он вызвался один сопроводить их к Хопру. Я дал ему в помощь красноармейца, и они ушли, а примерно через час их, избитых, почти волоком притащили казачки и потребовали расстрелять. Что оказалось? Оказалось, что бандит Совков за станицей прострелил каждому ногу, чтоб не разбежались, а на берегу раздел донага, сложил одежду в мешок, зарыл в песок и лишь после этого казаков расстрелял. Бывших дружинников тоже. Как я должен был поступить? В присутствии станичников, сбежавшихся на шум, я сочинил приговор и тут же застрелил Совкова.

— А красноармейца?

— Он был ни при чем. Новобранец подчинился извергу. Считал, что так и надо. Чтобы успокоить толпу, я приказал его арестовать и предать суду военного трибунала. Когда все успокоилось — освободил.

— Вы считаете, что, расстреляв Совкова, способствовали укреплению авторитета отряда?

— Без всякого сомнения.

— И что, после этого казаки сдали оружие и упали перед вами на колени?

— После этого произошли события, заставившие нас оставить Дон.

— Бежать? — уточнил следователь.

— Отступить, — возразил Малкин.

— Это одно и то же.

— Организованное отступление с сохранением живой силы и техники и скоропалительное бегство в одних подштанниках и без оружия — это далеко не одно и то же.

— О какой технике вы говорите? Хвостатой? — съязвил следователь.

— У нас была пушка, пулеметы.

— Следствию известно, что пушку вы утопили.

— Было дело. Ко времени нашей переправы лед на Хопре тронулся. Почти всем удалось проскочить, а пушка с лошадьми и ездовым пошла под лед. А зачем вам такие подробности? Разве краснодарского периода мало?

— Мало. Вот вы отрицаете свою связь с троцкистом Белобородовым…

— Ну какая между нами могла быть связь? Что такое для него — посланца Ленина — какой-то замухрыженный особист Малкин? Мы ведь люди совершенно разного уровня. Не скрою: его решительность мне нравилась. И не за красивые глазки, а за заслуги перед Красной Армией в период подавления вешенского мятежа он награжден орденом Красного Знамени. И наркомом внутренних дел РСФСР был.