Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Нет, погоди. Давай закончим с Березкиным. Он вообще-то советский человек, или нет? Когда и кем он принят в партию? Как оказался в органах? Почему до сих пор не изгнан из рядов ВКП(б)? Вот эти вопросы можете осветить?

— Могу. Эта личность у меня на контроле, поэтому информацией в отношении него располагаю полной. Так вот, в органах он с двадцать четвертого года. В партии с тридцать восьмого, принят Краснодарским ГК ВКП(б).

— Осипов принимал?

— Нет, Давыдов.

— Я так и подумал. Осипов такого за версту почуял бы и прогнал.

— Уверен, что так бы оно и было. Тем более что Березкин имеет целый ряд родственников, репрессированных органами советской власти. Отец до двадцать девятого года являлся служителем культа, а в тридцать седьмом, арестован и расстрелян как один из руководителей контрреволюционной монархической организации. Мать — дочь крупного купца, два дяди, Козловы Федор и Константин — колчаковские офицеры, участники контрреволюционного восстания в двадцать первом году, изъяты органами НКВД. Мужья двух теток Санниковой и Петуховой изъяты органами НКВД в тридцать седьмом году, брат жены — Старицкий арестован органами НКВД в тридцать восьмом году. Личной связи Березкина с названными родственниками пока не установлено, но от партии эту информацию он утаил. Видимо в связи с арестами родственников он в последнее время на работу являлся пьяным. И лютовал, видимо, по той же причине. Березкин был в очень близких отношениях с разоблаченными врагами народа Малкиным, Сербиновым, Захарченко, пользовался их доверием. Все основные вопросы проводимых мероприятий бывшее вражеское руководство решало с его участием. В октябре текущего года он исключен из партии за систематическое пьянство, скрытие соцпроисхождения матери при вступлении в партию, нарушение ревзаконности и притупление большевистской бдительности. Кировский райком исключение подтвердил, горком все еще раскачивается.

— Джичоев, разберись. Подстегни их хорошенько, помоги принять правильное решение. Давай, прокурор, свой вопрос, на который хотел обратить наше внимание.

— Я по поводу отклонения протестов краевой прокуратуры. Со стороны Шулишова это форменное издевательство. В прокуратуру поступает жалоба осужденного, отбывающего срок в ИТЛ за распространение контрреволюционных слухов. Жалобу проверяют, допрашивают прежних свидетелей и несколько человек дополнительно, устанавливают, что осудили невиновного, и вносят протест с предложением осужденного из-под стражи освободить. Шулишов затевает новую проверку, его сотрудник передопрашивает свидетелей, но уже с таким нажимом, что они идут на попятную, и сотрудник выносит постановление об отклонении протеста. Это, мягко говоря, свинство, а по большому счету — преступление. Но самое мерзкое во всей этой истории то, что Шулишов в сопроводительном письме цинично обращает внимание крайпрокурора на незаконные действия райпрокурора, якобы допущенные при проверке жалобы.

— Это обобщенная информация или конкретный факт?

— Это конкретный факт.

— А почему протест прокурора адресован УНКВД?

— Потому, что человек осужден «тройкой».

— Дай-ка мне данные для ориентира.

— Следственное дело тридцать девять восемьдесят три. Гордеев Митрофан Андреевич, уроженец и житель станицы Белой Глины, из крестьян-кулаков, до ареста работал завхозом на алебастровом заводе. Был осужден на двенадцать лет ИТЛ за распространение контрреволюционных слухов.

— Разберемся. А ты молодец, Гальперин! Чувствуешь не только свою боль, но и боль коллеги-соседа. Все, товарищи! По домам. Будьте здоровы.

Шло время. Гальперин ждал результатов памятной беседы в узком кругу, состоявшейся по инициативе первого секретаря крайкома ВКП(б) Селезнева. Результатов не было. Шулишов по-прежнему ходил гоголем, напыщенный и ершистый, и, как всегда, старался не замечать вокруг себя никого, кроме тех, в ком нуждался.

И все-таки час пробил. Арестовали и отправили в распоряжение особоуполномоченного войск НКВД Березкина — последнего из малкинского окружения. А в первых числах апреля 1941 года в край прибыла комиссия НКГБ СССР. По тому, как вел себя Шулишов, было видно, что больших неприятностей от нее он не ждет. Так оно, вероятно, и было бы, потому что обследование проходило вяло, явно демократично с уклоном на смазывание острых углов. Видя это, Гальперин вынужден был вмешиваться, давая руководителю комиссии обильную пищу для размышлений. Наконец обследование закончилось. Результаты его, нежданно-негаданно, оказались для Шулишова плачевными. Благополучным исходом не пахло и взор его потух… Он скукожился, стал маленьким и жалким.

Итоги обследования подвел приказ НКГБ Союза от 22 апреля 1941 года.

«Проверкой, — отмечалось в приказе, — установлен ряд существенных нарушений постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17.XI.38 г. и приказа НКВД СССР за № 00702 от 26.XI.38 года об арестах и ведении следствия.

Начальник УНКГБ т. Шулишов и его заместитель ст. л-т г/б т. Массалов допустили серьезные ошибки в агентурной и следственной работе Управления.

Хотя оперативный удар УНКВД по Краснодарскому краю по разрабатываемым антисоветским элементам был нанесен в основном правильно, однако вследствие слабости аг. работы, недостаточной проверки агентурно-следственных материалов, поспешности в их реализации и, в ряде случаев, поверхностного ведения следствия имели место факты необоснованных арестов.

Работа по использованию внутрикамерной агентуры была организована неправильно: агенты в камерах работали по году и более, будучи уже осужденными, и иногда посылались в «командировки» в другие тюрьмы края для «разложения» арестованных…»

Учитывая изложенное, Шулишов с занимаемой должности был снят и откомандирован в распоряжение НКГБ БССР. Досталось Захожаю, ставшему к тому времени начальником следчасти. За «неправильный инструктаж внутрикамерной агентуры, отсутствие контроля при ведении следствия и допущение необоснованных арестов» он был от работы отстранен.

— Жаль Захожая, — сказал Гальперин Джичоеву, ознакомившему его с приказом, — перспективный был парень. Конечно, тоже не без греха, как все мы в этом мире, но парень действительно был душевный.

— Ну что ж, — отозвался Джичоев. — Особой инспекции НКГБ поручено проверку в отношении него провести на месте. Думаю, что твое слово здесь будет иметь достаточный вес.

— А об убийствах в камерах, о самоубийствах сотрудников, о фальсификациях и пытках в приказе — ни слова. Как будто так и положено.

— Не все сразу, дорогой, не все сразу. Будем надеяться, что в конце концов справедливость восторжествует.