Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Кроме деникинских эмиссаров, — съязвил нарком. Видно было, что его эта тема интересовала.

— Да, — с готовностью согласился Малкин. — Деникинцы сумели быстро наладить связь с повстанцами. А Девятая армия… Она тогда вела серьезные бои с Добровольческой и остатками Донской. Ситуация была сложной, и присутствия мятежников в тылу допускать было нельзя. Однако командование Южного фронта недооценило возникшую опасность. Для подавления мятежа было выделено очень мало сил. Им, правда, удалось оттеснить восставших за Дон, но…

— Белые прорвали фронт и вы потеряли Дон, причем очень надолго… Но это, Малкин, уже история. Нам, а тебе, как участнику тех событий, особенно, надо извлечь единственный, но очень важный урок: надо ежечасно, ежеминутно владеть оперативной обстановкой. Всякие поползновения немедленно пресекать, добираться до корней зла и беспощадно их обрубать и выкорчевывать. Не оборона, а нападение. Не смотреть в зубы, а бить по зубам. Так?

— Только так, товарищ народный комиссар, — совершенно искренне поддержал Малкин наркома. — История борьбы с контрреволюцией учит нас именно этому.

— Ну вот, так-то оно надежней, — нарком тыльной стороной ладони потер упругий лоб. — Продолжай!

— В двадцатом я в Северо-Кавказской операции освобождал Екатеринодар, непродолжительное время был комиссаром обороны Новороссийска, а затем, по поручению партии «работал» в войсках меньшевистской Грузии. Как известно, тогда она притязала на сочинское побережье и Туапсе. «Работал» также в тылу врангелевских войск, скопившихся тогда в Крыму, и со специальным заданием вместе с ними переправлялся сначала в Константинополь, а затем на остров Лемнос — известное осиное гнездо иностранных разведок.

Малкин замолчал, собираясь с мыслями.

— Дальше, — сделал нетерпеливый жест рукой нарком.

— С двадцать первого по двадцать восьмой годы работал в Краснодаре в Кубано-Черноморской ЧК. Участвовал в ликвидации многочисленных повстанческих организаций. За борьбу с бандитизмом и контрреволюцией на Кубани награжден орденом Красного Знамени. А в двадцать восьмом году по постановлению Северо-Кавказского крайкома партии был переброшен на Терек…

— Из огня да в полымя, — сочувственно усмехнулся нарком.

— Чекист там, куда его посылает партия.

— Ну-ну, — Ежов с нескрываемым любопытствуем стал рассматривать Малкина. — Все верно. Продолжай.

— Работал в Пятигорске, участвовал в подавлении контрреволюционных выступлений в Чечне, Ингушетии, Осетии, Карачае, после чего был направлен в Таганрог начальником горотдела. В тридцать первом, во время ликвидации второй очереди кулаков, откомандирован в Ставрополь на должность начальника оперативного сектора. В тридцать втором вернулся в Краснодар заместителем начальника Кубанского оперсектора ОГПУ. Участвовал в ликвидации кулацкого саботажа на Кубани. За это коллегией ОГПУ награжден знаком почетного чекиста.

— Выселял?

— Да. В тридцать…

— Стоп! — нарком выбросил вперед ладонь с растопыренными пальцами. — Стоп! В сентябре тридцатого на места пошло директивное письмо товарища Сталина «О кооперации». Предписывалось завершить сплошную коллективизацию до весны тридцать второго. Какой была тогда обстановка на Кубани?

Малкин мысленно крепко обложил Ежова нецензурной бранью: «Прицепился, как банный лист, дай ему оценку, хоть сдохни. Хрен тебе!»

Давая оценку событиям, предшествовавшим восстанию верхнедонцов, Малкин, естественно, кривил душой: официальную точку зрения выдал за свою, сославшись для убедительности на мнение Ленина и СНК. Заметил это Ежов? Не мог не заметить, поскольку, как видно, сам неплохо осведомлен об истинных причинах выступления казаков Верхне-Донского округа против советской власти. Теперь его интересует обстановка на Кубани. Какая она была тогда? Сложная, как везде: против коллективизации был трудовой казак. Против!

Молчание, видимо, затянулось, и нарком не выдержал, поторопил, ухмыляясь:

— Ну, что же ты, Малкин, давай!

— Сложная, как везде, товарищ народный комиссар. Было яростное сопротивление кулачества, с которым зачастую шли середняки, а нередко и беднота, обманутая, конечно. Были контрреволюционные выступления и стремление правых реставраторов объединить их в один мощный кулак. Но мы успешно их подавляли. Я говорил, что в тридцать первом был направлен в Ставрополь для ликвидации второй очереди кулачества, и только в начале тридцать второго прибыл в Краснодар. Борьбу с контрреволюцией и саботажем на Кубани вели тогда специальные оперативные группы, которые возглавляли сотрудники секретно-политического отдела полномочного представительства ОГПУ по Северному Кавказу.

— Какие задачи на них возлагались?

— Они проводили свою работу строго по директивам и указаниям Центральной оперативной группы и ни в какой мере не подчинялись Кубанскому оперативному сектору ОГПУ. Задачи они решали животрепещущие: это, во-первых, ликвидация всех существовавших и вновь возникавших контрреволюционных, офицерских, бандитских, белогвардейских, кулацких организаций и группировок; во-вторых, арест всех бывших офицеров Белой гвардии, недобитых чинов полиции и жандармерии, всех лиц, служивших в контрразведке и ОСВАГе при белых, бывших карателей, бывших станичных атаманов и их помощников, бывших бело-зеленых, а также репатриантов-врангелевцев, вернувшихся из-за границы; в-третьих, арест бежавших из мест ссылки и высылки кулаков и членов их семей, кулаков, белогвардейцев, бандитов и прочих, бежавших от репрессий из других станиц и районов; в-четвертых, арест всех лиц, скупавших и продававших баббит и запчасти к тракторам и автомашинам, всех, кто злостно укрывал хлеб от государства; далее — изъятие у населения нелегально хранившегося со времен гражданской войны огнестрельного оружия и, наконец, инструктаж групп, разыскивающих в земле хлеб, спрятанный населением от советской власти.

— Злоупотребления, конечно, были?

— Да. Были. И перегибы, и мародерство. Особенно среди местных активистов. Обо всех выявленных фактах мы немедленно сообщали руководству краевого ОГПУ и крайкома партии:

— Принимались меры?

— Нас об этом не информировали.

— Ясно. Значит, у вас — как везде? — Ежов, прищурив левый глаз, глянул в глаза Малкину.

— Если судить по приказам Наркомвнудела, в которых обычно давалась оперативная обстановка, и по материалам печати, то — да.

По тону, каким был задан вопрос, Малкин понял, что Ежов разгадал его игру. Разгадал, принял, как должное, а значит, требовать подробного рассказа не будет. В самом деле, зачем ворошить прошлое? Сам сказал: это уже история. Впрочем, для кого как. Для него — Малкина — это еще и опыт, огромный, ничем не заменимый опыт борьбы за существование, и память, которую ничем не затмить…