Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Ты, надеюсь, из первых?

— Да. С тех пор, как отказался избивать арестованных. Направили для перевоспитания.

— Меня тоже. Ладно, разберемся. Иди отдыхай.

— Пойду. Значит так: разговаривать с ними, — он кивнул в сторону арестованных, — нельзя. Им переговариваться между собой тоже нельзя. Не разрешай садиться, присаживаться, ложиться, переходить с места на место. Попросится к следователю — вот фамилии следователей и кто за кем числится, Это их телефоны. Это фамилии «приговоренных».

— Давно стоят?

— Кто как. Вот этот, плотненький, с распухшими ногами — пятые сутки. Сегодня, вероятно, его со «стойки» снимут. Остальные по два-три дня. То, — что я тебе сказал, — перешел на шепот Козлов, — выполняй беспрекословно, не размагничивайся. Среди них, я подозреваю, подсадная. Нашего брата тоже секут, таких, как мы с тобой — особенно… Так что будь начеку. Когда тебя сменить?

— Отоспись хорошенько, отдохни. Часов пять-шесть хватит?

Более двух недель с перерывами на отдых провел Одерихин в комнате, пропахшей смрадом немытых тел. Менялся «контингент», бессменными оставались Козлов и Одерихин.

— Что будем делать? — не выдержал Одерихин. — Это же пытка не менее изуверская, чем «стойка»!

— Терпи.

— Нет. Ты как хочешь, а я этого терпеть не буду. Пусть следователи сами по очереди стерегут их. Может, меньше будут приговаривать.

— Не советую.

После смены Одерихин отправился к Безрукову.

— Насколько я понимаю, — заявил он без обиняке», — меня вызвали сюда на стажировку!

— Правильно понимаешь, — спокойно отреагировал на его выпад Безруков. — И не моя вина, что ты задержался там более двух недель. Мне уж, грешным делом, подумалось, что служба, пришлась тебе по душе и сегодня намеревался предложить тебе перейти туда на постоянную работу.

У Одерихина потемнело в глазах.

— Издеваетесь?

— Зачем так грубо, Одерихин? Не понравилось — давно бы сказал. Вот теперь я вижу, что тебя нужно переводить на другой объект, более достойный тебя.

— Я скажу вам другое: мне ясна цель моего вызова сюда и прошу откомандировать меня обратно.

— Успокойся, не горячись. Ну кто-то должен их караулить? У каждого в Управлении есть конкретные дела. У тебя их нет — ты стажер. Обещаю завтра заменить тебя.

— А Козлова?

— Тебе надоело там — ты пришел. Козлов молчит. Тебе до него какое дело?

Одерихин ушел. Через три дня Безруков отправил его к оперуполномоченному Бухаленко подшивать дела оформляемых на «тройку», а еще через неделю вызвал к себе.

— Почему ты отказываешься заверять копии протоколов обвиняемых, проходящих по другим делам?

— Я заверяю копии, когда мне дают подлинник. Сличаю и заверяю. Под честное слово больше не работаю.

— Не доверяешь товарищам по оружию?

— Товарищи бывают разные. Подсунут липу — все тогда в стороне, а я у края траншеи. «Тройка», как известно, шутить не любит.

— С тобой не соскучишься.

— Николай Корнеевич! Не втягивайте меня в сомнительные операции. Я не хочу и не буду ходить по острию ножа. Считаю, что копии протоколов должны быть заверены теми, кто ведет дело. Это ж так естественно и понятно. Взял с машинки, вычитал, выправил, заверил и передал по принадлежности. Нетрудно заверить и мне, при наличии подлинника. Только это, поверьте, дурная работа. Непродуктивная.

— Ты не патриот Управления, Одерихин. Все загружены, у каждого дел под завязку. Контрреволюция не дремлет и надо спешить избавиться от нее. Тем более что не сегодня-завтра грянет война. Или ты живешь в лесу и не видишь, что творится вокруг?

— Вижу. Поэтому всегда начеку.

— Можешь идти! — зло оборвал разговор Безруков. — Верно говорят: «Горбатого могила исправит».

— Это уж точно, — весело поддакнул Одерихин. Глаза их встретились. В одних бушевала ненависть, в других искрился смех.

Ночью за Одерихиным пришли.

— В чем дело? — спросил Одерихин у нарочного — молодого сотрудника комендантского взвода.

— Откуда мне знать. Сказали вызвать.

— Будешь конвоировать?

— Зачем? Не приказано.

— Тогда чего ты ждешь? Иди!

— А вы?

— Приведу себя в порядок и приду.

— Хорошо, — ответил сотрудник и не сдвинулся с места.

— Чего ты стоишь?

— Так велено с вами.

— Приконвоировать что ли?

— Никак нет, не приказано.

Одерихин быстро оделся и, выходя, запер дверь. Сожители еще не вернулись с дежурства.

— Привет! — радушно встретил его Безруков. — Ты извини, что потревожил, но свободных, из тех кому можно доверять, нет. Пойдем сейчас служить настоящую службу.

В коридоре встретился Сербинов.

— Как дела, стажер? — спросил привычно, без интереса, лишь бы не молчать.

— Иду служить настоящую службу, — съязвил Одерихин.

— Это вы по поводу «Совтанкера»? Ну-ка, ну-ка! Взгляну и я на этого молодчика.

— Вы о Кузнецове? — спросил Одерихин.

— Ты его знаешь?

— Лично нет. Знакомился с агентурным делом, готовил конспект.

— Гусь еще тот, — протянул Сербинов.

Вслед за начальством Одерихин вошел в одну из комнат. Первое, что бросилось в глаза, — стоявший у стола следователь, который с остервенением плевал на руки и скомканной газетой стирал быстро засыхающую кровь. Метрах в двух от него, в углу стоял невысокий, но крепко сложенный «клиент, который безуспешно пытался остановить кровь, прикладывая к носу то ли платок, то ли лист бумаги.

— Так говоришь, Одерихин, лично не знаком? Тогда знакомься: Кузнецов собственной персоной.

— Ну что, молчит сволочь? — спросил Безруков у следователя. — Не хочет разоружаться?

Следователь отрицательно покачал головой.

— Я ж тебя предупреждал, гада: не расколешься — застрелю! — подступил Безруков к Кузнецову. — Неужели не поверил?

Он схватил обвиняемого за волосы, рывком приблизил к себе окровавленное лицо и нанес мощный удар в подбородок. Кузнецов отлетел к столу, постоял мгновение, согнувшись, затем резко выпрямился и пошел на Безрукова. Вид его был страшен, и Безруков попятился, но в этот момент Сербинов ударил арестованного по затылку и тот упал на четвереньки. Поднялся, но его снова сбили с ног. Сербинов бил с остервенением. Скрипел зубами, стонал, матерился, слизывая сухим языком наслаивавшуюся на губах белую пену. Безруков бил хладнокровно: ударит, посмотрит, каков эффект, выберет момент — снова ударит. Оглянувшись на Одерихина, стоявшего в растерянности, взбеленился и истошным голосом заорал: «Одерихин, сука, ты что ж стоишь? Врага пожалел? Он же зверь! Даже здесь машет кулаками на советскую власть! Что-то подтолкнуло Одерихина к обвиняемому. Он изловчился и ударил Кузнецова ногой в живот. Раз, другой, третий… Когда тот обмяк, распластавшись на окровавленном полу, его оставили в покое и перешли в следующий кабинет, откуда тоже доносился рык следователя. Снова били дружно, жестоко и беспощадно.