Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Небольшие долги по грамматической школе он покрыл, а денег на путевые издержки ему хватит. В Картаге ему непременно окажут существенную поддержку Скевий Романиан и влиятельные манихейцы, с подачи все того же изобретательного Скевия нынче одержимые мыслями о риторской школе под эгидой пророка Мани. Вслед и об общественных суммах от картагских декурионов можно будет во благовремении подумать.

Непрошенного вмешательства манихеев в будущую преподавательскую и философскую деятельность Аврелий Августин нисколько не опасался, сколь скоро обучение судебной риторике есть дело публичное, имперское, находящееся под неусыпным контролем городских магистратов. Тем более, мадаврскому грамматику и ритору Клодию Скрибону как-то удавалось благополучно справляться с наскоками и натиском жестоковыйных твердолобых христиан, какие не чета мягкосердечным и благодушным манихейцам, склонным прислушиваться к голосу научного разума и риторической благорассудительности.

Впрочем, у всяких убого и бессмысленно верующих невежество да глупость частенько прикрываются именами простоты и невинности, — скептически отметил молодой философ Аврелий. Богоискательством он уже намеревался заняться самостоятельно и самолично, не обращаясь к помощи тех, кого он полагал нищими умом, словом и знанием.

Безусловно, трое хороших, знающих, преданных учеников у него уже наличествуют. Он сам когда-то привел в манихейскую общину молодых школяров Гонората Масинту, Небридия Дамара и совсем мальчишку, минориста-грамматика Алипия Адгербала, отучившегося у него три месяца в Тагасте. Все трое теперь готовы записаться к нему в школяры-риторы, как сообщает друг Скевий, кого он тоже сделал кое-каким последователем религиозно-философского учения безупречного пророка Мани.

Пожалуй, благородного Скевия Вагу Романиана по жизни больше привлекают лошади и женщины, благословенное в веках любомудрие он вовсе не отрицает насмешливо и презрительно. В противоположность невежественной черни из христиан, Скевий отроду серьезно, основательно способен выносить из сокровищницы книжных знаний новые и старые истины. Гипотетически и фундаментально, — истинно скажем по-гречески и по-латыни.

Тем временем Аврелий ничего не говорил Скевию об основательных и длительных отношениях с Сабиной, потому что боялся насмешек в беспробудной, беспросыпной приверженности одному и тому же внебрачному супружескому ложу. Или тому подобных сатирических высказываний-сентенций на ту же извечную тему.

Как водится, фигура умолчания помогла. Насмешливый Скевий о Сабине и думать вскоре позабыл. Мало ли на свете беловолосых рабынь-сабинянок с большущей маммой сверху и вместительной вагиной снизу? Друг Аврелий поимел кое-какое вагинальное дельце, ну и Бог с ней.

Зато Оксидраку о сабинянке из фамилии сенатора Фабия Атебана следовало кое-что сообщить, чтоб проныра-отпущенник все вызнал и разузнал о ней и ее трехгодовалом сыне. Выводы пускай делает какие угодно, но эти сведения Аврелию очень и очень необходимы, так же, как и сама Сабина, к кому он счастливо и надолго возвращается…

Первые три-четыре года обучения довольно образованных и умных учеников, перешедших к нему от картагских учителей грамматики и риторики, включая славных юношей, приехавших из других городов, чтобы поучиться именно у него, показались Аврелию сплошным праздником и непрерывным удовольствием, удивительным образом превратившимся в любимое занятие. Он опять с предвкушением просыпался перед рассветом с приятным чувством, что вот сейчас, солидно ступая, в сопровождении рабов небезызвестный профессор Аврелий Августин прошествует в собственную школу натурфилософской и судебной риторики близ форума достославного столичного Картага.

Ему было мало дела до страшного поражения, какое римским легионам нанесли вестготы дукса Фритигерна в Адрианопольском сражении. Он лишь пожал плечами, услыхав о гибели кесаря Валента и о том, что империум на Востоке достался успешному военачальнику иберийцу Теодосию. Постоянные войны на востоке и на западе молодого профессора Аврелия никоим краем не касались, если на южном африканском лимисе римского домината все спокойно и благословенно.

К ущемлению имущественных прав языческих храмов и жрецов он отнесся вполне апатически. Равно его ничуть не взволновали эдикты и попытки кесаря Грациана, призванные хоть как-то упорядочить бесчисленные христианские ереси, секты, претендовавшие на владение одними и теми же храмовыми зданиями и городскими базиликами.

В то же время немногочисленные общины манихейцев, подобно обособленным экклесиям христиан-гностиков, разбросанным тут и там на западе, востоке и юге, духовно и душевно, отчасти телесно, существовали отдельно от римского домината, если они не вносят мятежного беспорядка, не создают по-республикански беспокойств местным провинциальным декурионам и декемвирам. Когда куриалы и квириты благоразумно отдают кесарям кесарево, им дозволяется поклоняться всевозможным символам веры, какие только они себе изберут благоугодно.

Совсем противоположное дело — правоверные католические христиане, действующие, проповедующие в том же частном порядке, но на дух тебе не переносящие общественного инаковерия и религиозного инакомыслия.

Вообще-то, и Аврелий не так чтобы очень удовлетворен принадлежностью к общине картагских манихеев. Скажем, недавно появившийся в Картаге превознесенный дальше некуда манихейский проповедник Фавст не произвел на него особого впечатления. Одного риторического красноречия все же маловато, кабы развивать натурфилософское умопостижение миропорядка. Нужны также прочные знания, обеспеченные свободными искусствами, направляющими познавательную силу разума, взыскующего неопровержимые научные истины.

Ко всему прочему, уже без натурфилософии и высоких материй, в последнее время денег от манихеев на дальнейшее развитие школы жди не дождешься, не допросишься. На поездку Небридия и еще двух учеников в Рим и Александрию поскупились, скряги. И у друга Скевия не очень-то попросишь, когда он в Кесарийской Мавретании, улаживает запутанные имущественные дела, тяжбы и споры.

Моника, спору нет, оговоренные деньги исправно присылает из Тагасты. Но в нагрузку в каждом письме слезоточиво умоляет отречься от греховного манихейства. А сенатор Фабий, хоть и способствовал в получении дотаций из городского пекуния, едва ли не при всякой встрече укоризненно напоминает о том, что негоже приставлять новые заплаты единобожия к ветхой расползающейся одежде языческой религии.

Надо отдать ему должное: в отличие от Моники, философски образованный нумидийский христианин Фабий рассматривает учение Мани в категориях и качествах своеобразной разновидности суесловного язычества, занесенного на христианскую почву из Индии и Персии. Ему убедительно вторит просвещенный книгочей и владелец книжной лавки ионийский грек Капитон.