Замыслов Валерий - Святая Русь - Князь Василько

- Завтра же придешь на княжеский двор.

- Приду, милостивый князь, - отошел от страха Влас. - А беркута ныне же в клетке привезу.

С того дня купец Глеб Якурин заметно пошел в гору, калита его еще больше потяжелела: за «якуринскими» псами и соколами повалили бояре и княжьи мужи - с ловчими, доезжачими и выжлятниками. Зело доволен был купец своим промыслом! Да и Влас его оправдал надежды. Хоть и был недалек умом, но в сокольничих делах ему не было равных. Князь Василько Константиныч брал его на каждую охоту.

Гордо ходил по Ростову Глеб Якурин, казалось, ничто не омрачало его душу. Он - набольший купец, ни славы, ни денег ему не занимать. Чего еще надо? Ныне жить да богатеть, да спереди горбатеть, и на чернь свысока поглядывать. Простолюдину же никогда до него не дотянуться. Воистину: свинье коню и рылом под хвост не достать. Да что там чернь! Любой купец перед Глебом Якуриным (кой в княжеский терем вхож) ныне шапку ломает…Впрочем, не любой. Василий Богданов уж куда как холоден, при встрече даже головой не кивнет. А с чего бы ему чваниться, когда сам по уши в сраме, как в говне увяз. Родная дочь, плюнув на отца и мать, из родительского дома бежала. И с кем? С простолюдином, ямщиком, пропахшим конским потом и навозом. Сбежала, как последняя гулящая девка. Такой срам купцу Богданову век не отмыть, и в торговых делах ему никогда не достать Глеба Якурина. И помышлять о том нечего: из дуги оглобли не сделаешь. А Васька все-таки помышляет, хоть и в позоре, но торгует бойко, по многим городам за товаром шастает. Но как не суетись, Васька, не угнаться тебе за самым именитым купцом… А дочку свою, ты, кажись, окончательно потерял. Целый год - ни слуху, ни духу. Девка, ямщичья подстилка!

Глеб Митрофаныч хоть и костерил «прелюбодейку», но как всплывет она перед его глазами, так купца всего жаром окинет. Хороша, уж так хороша, ягодка! Таких красивых девиц Глеб сроду не видывал, не зря ее он и сыну подбирал, да с дальним прицелом. Влас-то глуповат, до девок не охоч. Глядишь, невестка в его бы, якуринскую, сеть угодила. А уж сети Глеб Митрофаныч умеет раскидывать… Э-эх, попользовался бы юной кобылкой!

Купец даже вожделенно губами зачмокал.

Его лавки находились в наилучшем месте, неподалеку от княжеского двора, у храма Спаса на Торгу. Сам купец в лавках не сидел: для того есть торговые приказчики и сидельцы. Якурин же вальяжно прохаживался по торгу, приглядывался к товарам, перекидывался словцом с другими купцами, а сам оценивал тот или иной товар. Иному купцу так и хотелось сказать: «Продешевил, Фомич. Даже в Переяславле твой товар намного дороже стоит. Не дуралей ли?» Но того не скажешь: купцов на торгу не учат, сами с усами, на торгу же деньга проказлива.

Однажды, прохаживаясь вдоль лавок, Якурин увидел перед собой остановившуюся худую, костистую старуху, облаченную в строгое, черное одеяние. Старуха, опираясь правой рукой на клюку, смотрела на него острыми, отчужденными глазами.

Якурину стало не по себе, где-то он уже видел эти враждебные глаза.

- Ну, чего уставилась? Проходи! - грубо произнес Якурин.

Но старуха и с места не стронулась, и всё смотрела, смотрела на него своими жгучими, испепеляющими глазами. И… купец, не сказав больше и слова, круто развернулся, и пошел в обратную сторону, продолжая чувствовать на себе недобрый взгляд.

В эту ночь, обычно не ведая бессонницы, он так и не мог уснуть. Почему-то его очень встревожила эта старуха. Где ж и когда он с ней встречался, и отчего так нехорошо стало на душе? И лишь под самое утро он вспомнил, что, кажется, видел эту каргу (нет, еще не каргу, а пожилую женщину лет пятидесяти), коя вот также бросила на него всё тот же враждебный, испепеляющий взгляд, от которого у него пошли мурашки по коже. Произошло это на Ильинке, подле его дома, когда он с приказчиками возвращался с торга. Женщина, увидев его, остановилась, как вкопанная. Он вспомнил также, что у неё задрожали руки, а затем всё лицо налилось ненавистью.

С той поры эта странная женщина на его пути больше не попадалась, и вдруг новая встреча на городском торгу. Ни в первый, ни во второй раз она не произнесла ни слова… Чертова немушка с недобрым колдовским взглядом! Забыть, забыть о карге. Но как Глеб Митрофаныч не старался, карга не выходила из головы. И купец собрался в церковь. Надо избавиться от наваждения. Мало ли всяких ведьмак на Руси, и сглаз и порчу напустят. Одна от них оборона - животворящий крест да неистовая молитва. А дорогу в храм купец никогда не забывал, и на богатые приношения не скупился. У епископа Кирилла Второго Глеб Митрофаныч находился в чести…

Только ступил на паперть, а в затылок -шелестящий, зловещий шепот:

- Бог любит троицу!

Якурин напуганно оглянулся, но сзади никого не оказалось. Купец торопливо заспешил в открытые двери храма.

Г л а в а 5

ХРИСТОВА ЗАПОВЕДЬ

Фетинья неслышно вошла в покои.

- Звал, голубь мой?

- Звал…Ходила ли по травки, нянька?

- А то как же, батюшка. Ходила, насушила.

- Надежного ли зелья набрала?

- Не сумлевайся, батюшка. Полщепотки быка свалит.

- Принеси. Ужо проверю.

После сытного обеда и полуденного сна (как это принято на Руси), боярин Сутяга спустился во двор, дабы в который уже раз дотошно осмотреть свои хозяйственные службы. За ним семенили тиун Ушак и новый ключник Лупан с дворовыми.

Старого ключника пришлось прогнать: в одном из погребов прокис квас яблочный, и Сутяга пришел в немалый гнев:

- Экую поруху мне нанес, недоумок. Две бочки квасу - псу под хвост! Выпороть - и в холопи. Опосля ж на конюшню к стойлам - навоз выскребать. Нечестивец!

Теперь же Сутяга долго и дотошно поучал Лупана:

- А в житницах у доброго ключника должен быть всякий запас и разное жито, солод и рожь, и овес, и пшеница, не сгнившее, не подмоченное, и не высохшее, не изгаженное мышами, не слеглось бы и не стало затхлым. А какая в бочках или в коробах мука и прочий припас, и горох, и конопля, и греча, и толокно и сухари ржаные и пшеничные, - то всё было бы закрыто, в посуде крепкой и бочке, не намокло бы, и не сгнило, и не стало затхлым… А в сушильне мясо и солонина вяленые, тушки и языки, и красная рыба распластанная, и прочая рыба, вяленая и сушеная, в рогожах и в корзинах снетки и хохолки - чтобы было всё развешено, провялено и разложено, сохранялось бы то бережно, и не сгнило, не намокло, и не измялось - береглось бы от всякой пакости и всегда под замками пудовыми.

А в погребе, и на ледниках, и в подвалах хлебы и калачи, сыры, сметана, яйца и лук, чеснок и всякое мясо, свежее и солонина, и рыба свежая и соленая, и мед пресной, и еда вареная, мясная и рыбная, студень и всякий припас едомый, и огурцы, и капуста, соленая и свежая, и репа, и всякие овощи и рыжики, и икра, и рассолы готовые, и морс, и квасы яблочные, и воды брусничные, и вина сухие и горькие, и меды всякие, и пива на меду, и брага, - весь этот запас ведать ключнику. А сколь чего в кладовой поставлено, и на леднике, и в погребе, - всё то было бы сосчитано и перемечено, и записано, и сколь чего и куда отдаст ключник по приказу боярскому, и сколь чего разойдется, - всё было бы в счете, было бы что господину сказать и отчет во всем дать. Да было бы то всё и чисто, и накрыто, и не задохлось, и не заплесневело, и не прокисло. И вина сухие и медовые взвары и прочие лучшие напитки - в особом погребе за замком держать и самому за ними следить.