Замыслов Валерий - Святая Русь - Князь Василько

«Поди, тоже из лиходеев, - подумалось Фетинье. - Уж слишком лицо у него разбойное».

Купца она встретила лишь на пятый, в будний, не торговый день, встретила случайно на Ильинке, когда острого ножа у неё с собой не было. Как увидела, так и застыла на одном месте. Хоть и немало лет миновало, но это он, Глеб Митрофанов! Рябое, толстогубое лицо никуда не спрячешь.

А потом купец вновь исчез едва ли не на полгода. Говорили, что уехал торговать в далекий Царьград.

Фетинья о своей тайне боярину не поведала, и всё ждала, ждала. Душа ее была переполнена ненавистью, но как-то, в своей сумеречной каморке, она поглядела на кинжал, а затем на всевидящие, испытующие глаза Богородицы, и в душе ее что-то надломилось. «Не убий!» - молнией пронеслось в голове, и она вся съежилась, сникла, осознавая, что никогда уже не сможет поднять руку на своего заклятого врага, ибо всю жизнь она блюла Христовы заповеди. С того дня она еще больше ушла в себя, целыми неделями не выходя из своего «угла». Трижды в день сенная девка приносила ей пищу на медном подносе, но Фетинья почти не прикасалась к трапезе.

Вывел ее из гнетущего состояния сам боярин, коего она до сих пор беззаветно почитала, и любила, как верный, преданный пёс. Она вновь понадобилась своему ненаглядному Бореньке, и готова выполнить всё, что он прикажет.

Намедни похвалил:

- Доброе зелье сготовила, нянька, доброе!

- Старалась, голуба мой, дабы лютый ворог твой на тебя боле зла не помышлял.

- Помышляет, нянька. Ума не приложу, как к нему и подступиться.

Фетинья пытливо глянула на боярина.

- Чую, страшно тебе самому-то, голуба… Ох, нелегко на лихо решиться, ох, нелегко.

- Нелегко, нянька, в оном деле не долго и голову потерять.

- А ты не сам, голуба, чужой рученькой.

Сутяга тяжко вздохнул:

- Всяко прикидывал, не сыскать мне такого. Скорее сам ноги протяну.

- Да ты что, голуба! - всплеснула худыми руками Фетинья. - Да и думать о том не смей!.. Видать, в большой силе твой злодей.

- В зело большой, - вновь тяжко вздохнул Борис Михайлыч.

И тогда Фетинья отчаянно молвила:

- Пошли меня, голуба. Уж моя-то рука не дрогнет. Пусть сама погибну, но и злодея за собой в могилу сведу. Пошли, батюшка!

В который уже раз Сутяга убеждался в необычайной преданности своей няньки.

- Спасибо тебе, Фетиньюшка, спасибо. Но к ворогу тебя не пропустят, тут знатный человек надобен. Вот и ломаю башку.

- Знатный, говоришь?.. Надо и мне подумать, голуба мой. Крепко подумать, а как надумаю, так тебе тотчас поведаю… Пошла к себе я, батюшка.

- Ступай, Фетиньюшка.

Сутяга проводил няньку недоуменными глазами: где уж надумать какой-то старухе. Вот незадача. А князь Ярослав всё ждет - поджидает.

Г л а в а 6

ПАУЧЬЯ СЕТЬ

Купец Якурин был немало удивлен, когда в его хоромы самолично прибыл дворецкий боярина Сутяги и заявил:

- Боярин Борис Михайлыч будет рад видеть тебя, Глеб Митрофаныч, в своих покоях.

- Аль какой товар понадобился боярину?

- Товар не надобен. В гости тебя зовет Борис Михайлыч.

С тем дворецкий и удалился, оставив купца в замешательстве. Слыхано ли дело, чтоб знатный боярин купца в гости звал? То немалая честь. Как бы не был торговый человек богат, но за одним столом ему с боярином не сидеть, а тем более с Сутягой, кой известен в народе, как самый влиятельный и кичливый боярин.

С чего бы это вдруг? Якурин терялся в догадках, однако душу его подогревало тщеславие. То-то пойдет разговор в Ростове: купца Якурина сам Сутяга потчевал. А ведь потчевать он не горазд. Скупой: в мороз льду не выпросишь. А тут нако - купца в гости позвал. Высоко, высоко взлетает Глеб Митрофаныч!

Долго дивился Якурин, долго про себя важничал, а затем стал прикидывать: боярину что-то надо, он непременно о чем-то попросит, и просьбу его надо выполнить с наибольшей выгодой. Лишь бы не оплошать. Сутяга - человек коварный и хитрый, но и он, Глеб Якурин, в темечко не колочен, на умишко не жалуется. Кабы его не было, перед ним бы шапку не ломали. Чужим умом в люди не выйдешь… Зело интересный предстоит разговор с боярином.

Борис Михайлыч принимал купца, как высокого гостя: не в покоях, а у крыльца встретил (чем вновь удивил Якурина).

- Проходи в дом, дорогой гостенек, откушай моих яств и питий.

Обнял и облобызал по русскому обычаю и повел Якурина в трапезную комнату. Длинный стол, покрытый белой льняной скатертью, мог разместить добрый десяток гостей. На столе - обилие изысканных яств и море разливанное питий. (Расщедрился Борис Михалыч!).

Зачин столу - рыбная закуска: осетровая, белужья провесная, стерляжья, севрюжья…В серебряных мисах - икра разных засолов, черная и красная.

После зачина, когда выпили по первой чаре за здоровье князя и княгини, хозяин, как это и полагается, поднял

И вновь у Якурина недоуменные глаза.

- Да кто ж не хочет? Но то дело несбыточное. Из песка кнута не сплетешь. В боярские чины князь возводит.

- Князь, спору нет…А вот Ярослав Всеволодович тебя бы возвел.

- Помилуй, Борис Михайлыч, - широко развел руками Якурин. - Это за какие же заслуги?

- Будут, коль верой и правдой ему послужишь.

- Не понимаю тебя, сват, не понимаю.

- Сейчас поймешь.

Пришлось боярину раскрыть свои карты.

Глеб Митрофаныч вдругорядь опешил. Он долго смотрел на боярина ошарашенными глазами и, наконец, заговорил: чару за гостя, после чего стольники в белых, парчовых кафтанах, положили с блюд всевозможное жаркое: сочные, румяные, поджаристые куски баранины и говядины, ножки, лопатки и крылышки гуся и индейки, рябчика и тетерева, утки и куропатки под «всевозможными взварами». Пили под русскую водочку, под заморские аликант и мальвазию, рейнское ,бургундское и фряжское…А коль заморское не по нраву, испей домашней настоечки - анисовой, гвоздичной, рябиновой, померанцевой…А уж сладостей да пряностей невперечет!

Однако ни боярин, ни купец на богатые пития особо не налегали, а лишь пригубляли: и тот и другой ведал, что впереди большой разговор, ради коего и состоялся этот загадочный пир.

И первым этот разговор начал Сутяга:

- Поди, сидишь, Глеб Митрофаныч, и всё кумекаешь: зачем-де меня боярин в гости позвал. Не так ли?

- Воистину так, - кивнул Якурин.

Борис Михайлыч отпустил слуг, и когда закрылась за ними дверь, продолжил:

- Долго петлять не буду, Глеб Митрофаныч. Ты у нас набольший купец в Ростове, богатств тебе не занимать, злату и серебру твоему иной боярин может позавидовать.

- Не слишком ли, Борис Михайлыч? Не так уж моя калита и весома.

- Не прибедняйся, Глеб Митрофаныч. Калита твоя уж куда, как полнехонька. Без деньги за море не ездят, а ты у нас каждый год то в Царьград, то в Кафу, то в Бухару снаряжаешься. Чего и толковать - набольший купец! Вот и надумал я тебе честь оказать… Чего бы нам не породниться?