Замыслов Валерий - Святая Русь - Князь Василько

- Сетями. Ищут высокий холм, на уровне макушек деревьев, и устраивают особую западню, коя имеет со всех сторон дверцы. В середину западни помещают сетку в виде фонаря, куда сажают приманку - голубя или другую птицу. И как только кречет подлетал к приманке, все четыре дверцы захлопывались, и кречет оказывался в ловушке. Пойманного сокола называют «дикомытом» или «чиркуном». Самцы отличаются большой резвостью полета, зато самка превосходит их силой, и ценится дороже. Размах крыльев у кречета превышает полсажени.

- А как ловчие доставляют кречетов с Крайнего Севера? Это ж уму непостижимо!

- Воистину, Владимир. Высокой похвалы достойны эти ловчие. Доставляют кречетов по зимнему санному пути, в особых коробах, обитых внутри овчинами, дабы не повредить птицам крылья. Долгими неделями длится возвращение ловчих. Зело тяжек и многотруден их путь.

- Занимательно, брате. Но откуда ты ведаешь такие подробности?

- От самих ловчих. Не единожды с ними беседовал. Они привозят диких птиц купцу Якурину, а вынашивавет их, как я уже сказывал, его сын Влас. Днюет и ночует на сокольем дворе. Таких сокольников редко где и сыщешь. Зело рачителен к делу своему. Честь тебе, Влас!

Василько взял с походного стольца серебряный кубок и ступил к Власу.

- Жалую тебе, сокольник.

Влас, ошалевший от радости и неслыханного почета, бухнулся князю в ноги.

- Ну, ну. Зачем же так? Поднимись.

Счастливый сокольник заплакал от навернувшихся, сладостных слез.

Г л а в а 5

ПСОВАЯ ОХОТА

Дня через два князь Василько пригласил брата и бояр в свой охотничий городок.

- Ты еще не бывал у меня в нем, Владимир. Правда, ехать далече, верст двадцать.

- Да ты что, брате. Такая одаль! - удивился Владимир. - Куда тебя занесло?

- Вот именно занесло. Год назад охотился я с беркутом…

- У тебя и беркут есть?

- Был. Всё тот же купец Якурин из-за Камы доставил. Гордая птица. Влас ее, почитай, десять недель укрощал и приручил-таки. Могуч оказался беркут. Я с ним и на лисицу, и на вепря охотился, а в последний раз на матерого волка. Ты бы видел сию потеху, Владимир! Одной ногой беркут вкогтился волку в башку, а другой - в пах, и тотчас все чрева волчьи из зверя вон. Беркут, как поведали ловчие, даже дикого коня с первого удара сбивает. Жаль, потеряли сию хищную птицу. В тот день беркут погнался над лесом за коршуном и скрылся из глаз. Долго искали, объехали многие версты, но он так и пропал. А когда искали, то увидели дивные для охоты места. Вот и надумал я там поставить охотничий терем с псарным двором. Ловчим, доезжачим и выжлятникам, дабы за всем приглядывали, приказал срубить избы. В народе место сие Васильковым городком прозвали. Вот туда-то и направимся, и разгуляемся с борзыми. Да и бояре мои повеселятся. На соколиную потеху они не слишком горазды, а вот псовая охота для них всегда праздник. Отец мой, бывало, говаривал: от соколиной потехи душа светлеет, псовая же охота - сердце горячит. Не так ли, Воислав Добрынич?

- Воистину, князь. Горячит. Нет ничего занятней.

На сей раз был приглашен на охоту и купец Якурин. Как проведал от сына, что князь собирается в Васильково, так и оживился:

- Попроси князя, дабы меня на охоту взял. Хочу своих борзых в деле поглядеть. Так и скажи.

- Да смогу ли я, тятенька? - засопел Влас. - Князь купцов николи не берет.

- А меня возьмет, дурень! Своих-де борзых хочет в деле поглядеть. Не откажет.

Князь и впрямь не отказал, напротив, молвил об отце добрые слова:

- Передай, Глебу Митрофанычу, что он и без просьбы может на любую охоту являться. Отец твой давно этого заслужил.

- Так и сказал?

- Слово в слово запомнил, тятенька.

Смурое лицо Якурина посветлело. Чтит его князь, зело чтит. Когда это было, чтобы купец, наравне с боярами, в княжеской охоте принимал участие? То ль не высокая честь? Теперь ходить бы тебе, Глеб Митрофаныч, важно и горделиво, и беды не ведать. Не о том ли мечтал всю жизнь - в «лутчие» люди выбиться. И вот мечта сбылась: и богат, и здоровьем не обижен, и самому князю чуть ли не «собинный» друг. Чего б не радоваться?.. Но радость с недавних пор черти на рогах унесли. Вот уже другой месяц купца Якурина как будто подменили. Он стал неспокойным и подавленным.

Приказчики в толк не могли взять: что это с Глебом Митрофанычем? Торговля его процветает, у князя в почете, а он ходит мрачнее тучи. Да и с лица сошел. Уж не точит ли его какая-нибудь тяжкая хворь? Норовили спросить купца, на что тот сердито ответил:

- Глупости! Вы бы лучше за сидельцами 105приглядывали. Воруют, нечестивцы. Да и с вас нельзя глаз спускать.

Приказчики пожимали плечами, а купец становился всё злей и удрученней, он даже сон потерял.

«Будь ты проклят, Сутяга! - злобно раздумывал Глеб Митрофаныч. - Всю подноготную вынюхал. И надо же так случиться, что Фетинья его бывшей нянькой окажется. Как из-под земли выросла, ведьма! И вот теперь он полностью в руках Сутяги, из сетей коего ему не выбраться. Эк, чего задумал мерзкий паук! Руками Власа князя отравить. Да разве то сыну под силу? Ему и курицы не загубить. Чересчур робкий, а робкого и пень страшит. Куда уж такому рохле князя на тот свет спровадить. Но Сутяга настаивает, и от него никак не отвяжешься. Что же делать, Господи?!»

На другой день, после разговора с боярином, Глеб Митрофаныч чуть ли не засобирался в бега. Надо всё бросить - и удирать, пока голова цела. Русь велика. Прихватить побольше золота и дорогих самоцветов - и бежать, бежать!

Купец начал было вынимать из тайников свои ларцы, но затем руки его опустились. Куда бежать? Его ведают в каждом городе. Сутяга непременно поведает о беглеце князю Ярославу, а у того руки длинные, всюду достанет… Сызнова в лесах укрыться и забиться как волк в норе? Но он уже далеко не молод, да и на кой черт тогда ему золото и самоцветы, когда окрест будут лесные тверди. Сиди, как леший, и вспоминай, что у тебя в Ростове богатые хоромы, коим и бояре даже завидуют, десятки амбаров, набитые всякими редкими товарами, соколиный и псовый дворы, кои славятся на всю Русь, небывалый почет у самого князя. Да к этому он тяготел всю свою жизнь! И всё это теперь псу под хвост?.. Ну, уж нет! Не для того Глеб Якурин свое богатство татьбой наживал, не единожды головой рисковал, чтобы теперь всё бросить. Не для того! Он будет и далее в именитых купцах ходить, в почете и славе век доживать. А вот Сутягу… Сутягу он порешит - и концы в воду. Только надо всё хитро обдумать, дабы комар носа не подточил.

Первая задумка была такова: явиться к свату, потолковать за пирком, а затем, когда останутся с глазу на глаз, задушить его крепким крученым гайтаном. Дворовым же молвить: боярину вдруг стало худо, никак от грудной жабы 106повалился.

Но после некоторого раздумья, его затея показалась неубедительной. Когда покойника станут обмывать, то на его шее обнаружат след от тесьмы, и тотчас же его, купца Якурина, уличат в убийстве. Надо дельце обстряпать еще заковыристей, дабы прикончить Сутягу вне его хором. Боярин иногда выезжает осматривать свою вотчину, и путь его в некоторые села и деревеньки лежит через леса. Вот там-то и порешить паука. Лихой мужик у Якурина найдется, а от него уже Сутяге не избавиться. Не зря говорят: от черта - крестом, от свиньи - пестом, а от лихого человека - ничем. Пустит из чащи меткую стрелу - и прощай, сваток.