Валерий Замыслов - Град Ярославль

— Ведаю сего каменщика. В монастыре сталкивались. Худой человек, к ногтю его.

Злопамятный Гришка никак не мог забыть встречу с Первушкой в Спасо-Преображенской обители.

— Как это «к ногтю?» — не уразумел печник.

— Проучить надо, да так, чтобы про печки и думать запамятовал. Шмякнуть дубиной — и дело с концом.

— Чересчур, Гришка. Отроду не было, чтоб добрых мастеров дубинами колошматили. Не пойдут на это печники.

— А им и сказывать не надо, тогда никто не изведает.

— А тебе какой резон?

— Страсть не люблю задавак.

— А кто их любит, Гришка, — как-то расплывчато протянул печник. Он был из тех людей, которым дорогу лучше не переходить, а работник Светешникова перешел. Может, и в самом деле проучить этого каменщика?

— Дело нешуточное. Как бы в оплох не угодить? Чу, сей подмастерье у самого воеводы печь ставит.

— Комар носу не подточит.

За короткое время Гришка сбил ватажку из гулящих людей, коих немало оказалось за последнее время в Ярославле. Сказал им:

— Надо, робя, одному моему недругу тумаков надавать. Не обижу. По косушке на брата.

— По две бы, мил человек.

— Будет и по две.

— Хоть на артель пойдем!

…………………………………………………

Настои и отвары Евстафия сделали свое дело. Встал на ноги Первушка. Молвил отшельнику:

— Воскресил ты меня, отче, благодарствую. Век тебе буду обязан.

— Не мне, сыне, а земле-матери, коя дарует людям чудодейственные травы. Они ж — от Творца Небесного. Вот ему и благодарствуй усердною молитвой.

— Помолюсь, отче. В собор Успения схожу.

Первушку по-прежнему влекли к себе каменные храмы, а московский собор Покрова даже во сне ему привиделся. Разве можно запамятовать такую красоту?! И где это видано, чтобы на одном подклете было возведено девять церквей, причем, каждая из них различна по своему облику.

До сих пор памятны слова старого зодчего Арсения: «Вы зрите перед собой преудивительный храм, на одной основе с девятью престолами».

С каким восторгом разглядывал Первушка церковь Василия Блаженного с приделом Рождества Богородицы, с колокольней в девять колоколов. Обратил внимание он и на печи для отопления, толстые стены, лестницу в стене, большое число закоулков, в коих легко было изладить склады и тайники на случай войны. Верхний ярус с Покровским собором и восьмью церквами, расположенных вокруг главного храма, поражал таким чарующим благолепием и безукоризненной изысканностью, что Первушке казалось: утонченное творение свершено самим Господом, ибо человек не способен на такое удивительное, величественное создание.

Арсений же с грустью молвил:

— Возводили сей храм великие русские мастера Барма и Посник Яковлев. Господь пожаловал их редкостным даром, кой позволил им поставить сказочный храм Покрова, но царь Иван Грозный сиих великих зодчих повелел ослепить, дабы нигде более они таких дивных храмов не ставили.

— Да как же так? — изумился Первушка. — Они же святые храмы возводили! То ж — великий грех.

— И-эх, молодший, — вздохнул Арсений. — Не судима воля царская. Помазаннику Божию, никак, все дозволено. Царь же Иоанн молвил в соборе: «Никому я не подвластен, опричь Христа».

— Но почему Христос стерпел такое святотатство?

— Не стерпел, молодший. За царское согрешение Бог всю землю казнил. Аль не было голодного лихолетья, аль не пришли на Русь злые иноземцы, кои ныне на Москве засели и творят скверну?

— Как засели, так и вылетят, — буркнул Первушка.

— Вылетят, молодший, поелику святая Русь, какие бы вороги на не нее ни напускались, всегда обретала силы и выдворяла незваных гостей.

Еще как выдворяла! Первушке никогда не забыть 15 мая 1606 года. Князь Дмитрий Пожарский приказал людям Светешникова оставаться в его дворе, а сам, облачившись в ратный доспех, поскакал на Красную площадь. Но не успел князь скрыться за воротами, как Светешников кивнул приказчику:

— Надо глянуть, Лукич. Прихвати пистоль, а ты, Первушка, тут дожидайся. Не смей и носа выказывать!

Но где уж там! Улицы Москвы заполонил несусветный шум. Первушка выскочил на Лубянку и вдался в толпу, коя ринулась в Китай-город. По Варварке опрометью неслись к Кремлю польские гайдуки, обезумевшие от страха. Их настигали, рубили прадедовскими мечами, кололи рогатинами, секли топорами… Первушка, захваченный всеобщим людским гневом, поднял с земли кем-то брошенную орясину, настиг ляха и обрушил ее на железную каску чужеземца. Тот рухнул под ноги озверевшей толпы.

Один из конных шляхтичей, в желтом кунтуше с широкими откидными рукавами, норовил вырваться от разъяренных «москалей» с помощью сабли. Топорща длинными рыжими усами и издавая яростные кличи: «Пся крэв!», он зарубил двух посадчан, но когда вновь вскинул саблю, дабы опустить ее на очередного москаля, как на него со страшной силой низошла орясина Первушки.

— Молодец, детинушка. Круши ляхов! — одобрительно послышалось из толпы…

В первый раз Первушка ощутил настроение многолюдья: дерзкое, бунташное и… кровожадное, когда разум замутнен одним неистребимым желанием — крушить, ломить, убивать.

Первушке даже в голову не могло прийти, что ему когда-нибудь придется губить людей, но сейчас он губил, увлекаемый буйной толпой к Фроловским воротам Кремля. Его, как и любого москвитянина захлестнула месть — за разруху и разбои, бесчестье женщин, осквернение и поругание храмов и православной веры.

Когда он возвращался в Ярославль, то мучительно раздумывал:

«А как же Господь с его заповедью «Не убий»? Терпеть все страшные беды и напасти, кои принесли лютые враги? Да прав ли ты, Господь?».

Но засомневаться в Боге, в котором ты никогда не сомневался и в которого истово верил — пристать к дьяволу, что сидит у каждого человека на левом плече и подстрекает его на грехи вольные и невольные.

Запутался в своих мыслях Первушка, пока на его задумчивое лицо не обратил внимания Светешников.

— Чего смурый?

— А Бог-то сказал: «Не убий».

Купец даже коня остановил. Он тоже обагрил свои руки кровью ляхов, хотя до московских событий строго соблюдал все Божьи заповеди.

— Так вот ты о чем. Заповедь Бога вспомнил… Доброе дело, но никак душа твоя покаяния просит?

— И надо бы, но не просит, Надей Епифаныч. Коль на врага рука поднялась, каяться не хочется.

— И не надо, паря. Поднять на врага руку — дело святое, ибо сказал Спаситель: «Не мир пришел я принести, но меч», а поелику не подобает нам искупать грехи, коль довелось отчизне послужить.

Угомонилась смятенная душа Первушки: Надей Епифаныч отменно знает Священное писание, а в нем — истина…

В Успенский же собор он отправился к обедне, в надежде увидеть среди прихожан Васёнку. Несомненно, она явится в храм с родителями, но стоять будет на женской половине, как издревле заведено на Руси. Сотник Аким встанет поближе к амвону, вкупе с именитыми людьми Ярославля, а он, Первушка, если найдется место, будет молиться среди простолюдинов.