Валерий Замыслов - Град Ярославль

— Слышь, Надей Епифаныч, — пресек мысли Светешникова Первушка. — Как бы сельцо не пожгли.

Первушка, глянув на маячившуюся в зимней дымке одноглавую деревянную церквушку верстах в двух от большака, тотчас вспомнил, как ляхи, татары и казаки Заруцкого злодейски пожгли не только крепостные стены Земляного города Ярославля, избы ремесленного люда, но монастыри и храмы.

— Эти святотатцы на всякое зло горазды, — Надей посмотрел на послужильцев воеводы Морозова и, на правах старшего, высказал:

— Первушка дело сказывает, ребятушки. Может, не оставим сельцо в беде?

Послужильцы — люди тертые, в ратных делах искушенные, на сей раз рисковать жизнью не возжелали.

— Надо в Мугреево поспешать, Надей Епифаныч.

— Да вы что, служивые? — вскинулся Первушка. — Аль забыли, сколь тушинские воры зла натворили? Надо помочь мужикам.

— Поехали! — сворачивая с большака, решительно произнес Светешников.

А казаки, рассыпавшись по сельцу, принялись шарпать по избам. Послышались испуганные женские крики, плач ребятишек.

Первушку охватила жажда мщения. Никогда не забыть ему вражьей стрелы, которая едва не лишила его жизни. Добравшись до сельца из восьми изб, он воскликнул:

— Не распыляйтесь! Станем по средине, и будем палить по ворам, когда те начнут выскакивать из изб.

— Верно, друже, — одобрительно кивнул один из послужильцев.

Из изб вначале выскакивали обезумившие от страха женщины и дети, затем — мужики с отчаянными лицами. Кинулись, было, во дворы, чтобы схватить топор или вилы, но, увидев еще одних оружных людей, оторопели. Никак тоже воры, которые прикрывают ворвавшихся разбойников в избы.

— Свои мы, ребятушки! — крикнул Светешников. — Оружайтесь!

— Погодь! — поспешно воскликнул Первушка. — Допрежь коней уводите, а уж потом за оружье. Проворь!

Светешников головой крутанул: сметлив же каменных дел подмастерье!

Казаки, не ожидавшие наскока, набивали переметные сумы крестьянскими пожитками. Все сгодится: хлеб, мед, пиво (переливали в баклаги), солонина, полушубки из овчины и даже старые иконы (наемники-немцы — вот чудаки! — охотно покупали потемневшие от копоти «доски» и выгодно перепродавали их в заморских странах).

Первый же вынырнувший из избы казак был сражен наповал свинцовым зарядом из самопала послужильца воеводы. Второго — еще на крыльце уложил пудовой дубиной хозяин избы.

Заслышав гулкий выстрел (самопальный выстрел довольно громогласный, а оконца, затянутые тонкими бычьими пузырями, хорошо пропускают уличные звуки), казаки встревожено выбегали из изб и… потерянно хлопали глазами: и кони исчезли, и люди, встретившиеся им на большаке, опять перед ними. Да и мужики с вилами и дрекольем надвигаются.

— Сдавайтесь, воры! — крикнул Светешников.

Казаки подняли руки. Лишь один из них, высоченный, с длинными вислыми усами, отшвырнув в сугроб туго набитую суму, шустро метнулся к задворкам, но Первушка настиг его у загороди и направил на казака пистоль. Тот оглянулся на дюжего парня и в желудевых глазах его застыл неописуемый животный страх.

— Не убивай, хлопец… Не убивай.

Первушка сплюнул, опустил пистоль и повернул коня вспять.

Радушно встретил Дмитрий Михайлович ярославца Светешникова. Уважал он степенного и башковитого купца, к коему проникся душой, когда тот гостил в его московских хоромах. С той поры они больше не видались.

Надей с сожалением отметил, что у Пожарского далеко не цветущий вид: сказывались последствия тяжелой раны и перенесенного «черного» недуга, едва не унесшего князя в могилу.

— Аль по торговым делам в наш уезд снарядился, Надей Епифаныч?

— Рад бы, Дмитрий Михайлыч, да ныне о торговле надлежит забыть. Прослышал о твоем недуге, вот и вознамерился навестить.

Пожарский зорко глянул в глаза Светешникова.

— Мыслю, не ради того ты приехал, Надей Епифаныч.

— Скрывать не буду. Надо бы посоветоваться, Дмитрий Михайлыч, но о том чуток погодя.

«Чуток погодя» растянулся на целых два дня. Пожарский не торопил, не проявлял никакого любопытства, пока к хоромам не подкатило целое посольство под началом Кузьмы Минина.

Послы, как и положено, чинно поздоровались с князем и чинно уселись на лавки. Первым повел разговор Земский староста:

— На сей раз пришли к тебе, князь Дмитрий Михайлыч, выборные посадские люди Нижнего Новгорода, дворянин Ждан Болтин да печорский архимандрит Феодосий…

Кузьма неспешно вел свою речь, а Пожарский пытливо на него поглядывал. За последнее время он немало был наслышан о событиях, происходящих в Нижнем Новгороде и выборном старосте Минине, и вот, наконец, довелось с ним встретиться. Степенен, нетороплив в движениях, с неподдельной горечью говорит о небывалом разоре Руси, притеснениях иноземцев и тушинских воров. Кажется, надежного старосту выбрали нижегородцы.

Призыв его не нов:

— Всем миром просим тебя, князь Дмитрий Михайлыч Пожарский, быть воеводой Земского ополчения!

Затем высказался дворянин Болтин. Пожарский и этого прощупывал своими острыми глазами. Отметил про себя: выступает от всего нижегородского дворянства, но почему не первым, а после посадского человека? Никак так замышлено Мининым. Пусть сразу-де Пожарский уверится, что ополчение задумано не дворянами, а простолюдинами, тем оно и отличается от ополчения Прокофия Ляпунова.

После выступления архимандрита Феодосия и других послов, с лавки поднялся Надей Светешников.

— Не от себя хочу слово изречь, а от воеводы Василия Петровича Морозова и посадского люда Ярославля. Град наш и ране слал грамоты Нижнему Новгороду, дабы стоять в единении супротив врагов земли Русской. Хочу уверить нижегородских послов, что Ярославль, как никто другой изведавший на себе нещадный вражий разбой и разор, немешкотно пристанет к новому ополчению, кое ждет отважного воеводу. Когда я собирался в Мугреево, наш воевода Морозов молвил: «Хорошо ведаю князя Пожарского. Опричь него некому боле возглавить ополчение». О том же в один голос сказали мне и торговые люди. Так что, князь Дмитрий Пожарский, град Ярославль челом тебе бьет.

Светешников отвесил земной поклон, коснувшись рукой брусяного пола.

Пока послы говорили и били челом, Дмитрий Михайлович сидел в резном кресле и не проронил ни единого слова. Лицо его было сосредоточенным и замкнутым, и послам трудно было понять, что оно выражает и чем ответит на горячие призывы князь, памятуя о том, что Пожарский уже не раз отклонял все предложения нижегородцев.

Со стороны могло показаться, что князь упивается настойчивыми мольбами послов, кои тешат его самолюбие, но проницательный Минин уже давно уразумел, что мысли Пожарского заняты совсем другим, и что он далек от тщеславия. Всего скорее взвешивает всё за и против. Сегодня он даст окончательный ответ, от которого будет зависеть судьба нижегородского ополчения. Уйдет посольство из Мугреева не солоно хлебавши, и тогда все усложнится: нижегородцы сникнут, пойдут неутешные разговоры о том, что не поверил Пожарский в силу ополчения, а посему не видать ему удачи, вот и дал князь от ворот поворот. Тяжко, зело тяжко после таких пересудов воодушевить народ… Искать другого воеводу? Единенья уже не будет. Кто в лес, кто по дрова. Ныне такого испытанного человека, как Пожарский, едва ли сыщешь. И загуляет замятня. Но это же сущая беда!