Марек Альтер - История Сарры, жены Авраама

— Я всегда любил тебя, Сара. Всем сердцем, всем своим существом. Я любил тебя так сильно, что был счастлив, когда ты стала моей матерью. И к моему счастью или несчастью, я один, кроме Аврама, знаю нежность твоей кожи, твердость и тепло твоего тела. Ты прижимала меня к себе. Давно, но я и сейчас ясно помню, что мы даже спали несколько ночей вместе в одной постели. Я помню, как я просыпался и вдыхал аромат твоих грудей.

— Лот!

— Каждый день с самого детства я смотрю на твое лицо. И каждый день я вижу то же самое совершенство.

Сара сухо высвободила свои руки из рук Лота, избегая его взгляда.

— Как они не видят этого? — продолжал Лот. — Я был ребенком, потом мальчиком. Я стал мужчиной. Время идет для меня. Оно изменило мое тело. Но на тебе, Сара, оно не оставило ни одной морщины. У женщин, которых я помню молодыми, отяжелели бедра, отвис живот от родов. Морщины сузили их глаза и рты, легли на их лица и шеи. Я смотрю на тебя и не вижу ничего подобного. Твоя кожа прекраснее кожи молодых девушек, которые ждут, чтобы я ласкал их под кустами. Время остановилось для тебя.

— Молчи! — простонала Сара.

Лот опустил голову.

— Ты можешь просить у меня что угодно, только не проси меня не любить тебя, как мужчина любит женщину.

Ночью, когда Сара и Аврам, истомленные ласками, лежали в темноте, Сара рассказала ему о том, как Лот застал ее врасплох возле реки. Аврам рассмеялся и сказал:

— Страсть Лота удивляет только тебя одну. Когда Мелхиседек спросил его, почему он не делает приношений на жертвенниках Всевышнего, он ответил, что поверит в существование Яхве, когда Яхве явится ему в твоем образе!

Они вместе рассмеялись, и Сара добавила:

— Когда Лот еще был мальчиком, и мы шли из Харрана, он был воодушевлен твоим богом. Он без конца просил пересказать ему все, что ты говорил. Сейчас он мужчина, и он уверяет, что не может любить меня, как свою мать, потому что время остановилось для меня. Ты тоже так думаешь? Что время остановилось для меня?

Аврам некоторое время лежал, не шевелясь и не говоря ни слова. Потом своим теплым голосом, наполненным радостью, сказал, что, да он тоже так думает.

— Разве это не проклятие? Наказание, ниспосланное мне богом? — спросила Сара на одном дыхании.

Аврам вытянулся, скинул покрывало и стал покрывать шею Сары долгими поцелуями, опускаясь до самых бедер.

— Моя плоть, мои пальцы, мое сердце и мои губы не перестают упиваться твоей красотой. И правда, время идет, а красота Сары не увядает. Каждый день подталкивает нас к смерти, как осел подталкивает колесо, которое поднимает ведро из колодца. Но моя жена Сара также свежа этой ночью, как в ту ночь, когда я впервые раздел ее.

— И это не пугает тебя?

— Почему это должно пугать меня?

— Ты не боишься, что другие могут быть смущены этим, как Лот, но проявят меньше нежности и здравого смысла? Ты не боишься, что твоя жена станет источником зависти, злобы и ненависти?

Аврам тихо засмеялся:

— В Ханаане нет ни одного мужчины, который не желал бы тебя. Разве я мог не заметить этого? Нет ни одного мужчины и ни одной женщины, которые бы не завидовали Авраму и Саре. Но ни один не посмеет сделать то, что сделал Лот. Потому что они знают. Они знают то, что увидел в тебе Мелхиседек, когда мы пришли в Ханаан. Яхве нужна твоя красота, но Он хранит ее не только для меня. Он показывает ее всему Ханаану. Он отдает ее народу Аврама. Красоту Сары, моей жены, которая не рождает детей, Он превратил в зерно нашего вечного счастья. Всевышний удерживает время над тобой, потому что ты вестница, несущая в себе всю красоту того, что Он может свершить. Кто из племени Аврама посмеет осквернить эту вестницу?

Саре хотелось возразить. Сказать, что она не испытывала ничего, кроме бремени остановившегося времени и не покидавшего ее желания родить ребенка. Ей хотелось сказать, что все слова и мысли Аврама были лишь плодом воображения человека. Что бог Аврама не говорил и не обещал ничего подобного, что он обещал только дать народ и плодородное семя. Но Аврам с обычной пылкостью заставил ее молчать, покрывая поцелуями и ласками, черпая в ней свое неизбывное наслаждение.

Позднее, лежа в темноте, чувствуя на плече дыхание уснувшего Аврама, Сара почувствовала, как ее охватила грусть. Она прикусила губу и плотно закрыла глаза, чтобы не дать пролиться слезам.

Как страстно желала она, чтобы живот ее округлился, а лицо покрылось морщинами! Для чего ей эта красота, сухая, как потрескавшаяся почва пастбищ? Как можно отдавать предпочтение бесплодной красоте перед криком жизни и детским смехом?

Терзаемая все более мучительными вопросами, разгневанная и испуганная Сара не могла уснуть. Впервые, после исхода из Харрана ее охватили сомнения.

А если Аврам ошибается? Если он поддался искушению любить своего бога и совершать великие деяния? Может быть, уверовавшись в том, что он слышит голос своего невидимого неощутимого бога, он стал жертвой собственного воображения и происков демонов? Иначе, в чем сила бога, неспособного сделать так, чтобы женские крови потекли из ее чрева?

Наутро после этой ночи счастье Ханаана стало убывать. Число новых племен, присоединявшихся к племени Аврама, резко увеличилось. Из северных городов приходили ремесленники, у них не было скота, но все говорили одно и то же:

— У нас плохие урожаи. Давно не идут дожди. Поля высохли и реки опустились так низко, что в них стали видны камни.

Аврам, не колеблясь, принимал всех пришельцев. Вскоре в Ханаане не осталось ни одного клочка земли, на котором не паслись бы стада крупного скота. Осенью шатры остались на местах. Трава на пастбищах стала короткой и жесткой. Впервые старейшины, пришедшие вместе с Аврамом, собрались под большим черно-белым шатром и спросили Аврама, не боится ли он?

— Чего мне бояться?

— Не стало ли нас слишком много на земле Ханаана?

— Всевышний дал мне эту землю и никакую другую и не поставил пределов моему народу.

Старейшины подумали о том, что плохой сезон может установить пределы там, где Аврам не хотел этого делать сам. Но они смолчали. Смолчала и Сара. Аврам стал настолько уверен в себе, что отталкивал любые сомнения и вопросы, как бронзовый щит отталкивает стрелы Он стал реже делить ложе Сары, и Сара горько призналась Силили:

— Даже самая большая красота может наскучить. Ему уже не нужно получать наслаждение, которое испытывал со мной, ему достаточно думать о нем.

— Я еще не видела мужчину, которому бы это наскучило, — шутила Силили. — Даже уже шатаясь и заикаясь, они считают себя рубаками, если еще могут приподнять свой топор!

Сара, не улыбнувшись, покачала головой.

— Аврам знает, что и завтра мое лицо и мое тело останутся такими же, как сегодня. И что он не получит ничего больше того, что он уже получил. Зачем же торопиться?