Александр Антонов - Честь воеводы. Алексей Басманов

Алексей Басманов попытался расспросить сына, не ведает ли он, с какой целью царь отправлял его и Скуратова в ночной заезд. Но Фёдор, будучи хмелен посильнее отца, отделался от него, коротко молвив:

— Ты, батюшка, держи с Лукьянычем ухо востро, а язык под замком. Во хмелю же — особо.

— Сие мне ведомо давно, Федяша, — заметил Алексей. — Ты скажи о царском слове Григорию.

— Негоже мне, батюшка, царское разжёвывать и класть кому-то в рот. Даже тебе, родимый.

Алексей знал жестокосердый норов сына и больше ни о чём не допытывался. Лишь призадумался. Да и тем некогда было заниматься: пришёл стременной Анисим и позвал:

— Батюшка боярин, Григорий Лукьяныч уже в седле. И тебя Смелый ждёт, удила кусает.

Зимним морозным вечером того же декабрьского дня конная полусотня опричников во главе с Малютой Скуратовым и Алексеем Басмановым покинула Александрову слободу и взяла путь на Тверь. Знал Алексей, что царь Иван Васильевич отправится в поход на Новгород двумя днями позже. Он поведёт пятитысячную рать опричников, коя неотлучно пребывала при нём. Но думать о причинах похода Басманов не хотел, гвоздём сидела в его голове мысль о том, куда и зачем он скачет в ночи при лютом морозе.

Малюта Скуратов не проявлял никакого желания, как обещал ранее, поговорить-пооткровенничать о целях вояжа. Обычно весёлые глаза Лукьяныча смотрели на мир холодно, и голубизна их отсвечивала льдом речной коварной полыньи, которая запомнилась Алексею с молодой поры. Им предстояло одолеть до Твери почти двести вёрст. Поначалу молчаливый ночной путь тяготил Алексея, но постепенно он ушёл в воспоминания, и это согрело его, мороз уже не обжигал дыхание, мерный ход коня не нарушал одиночества, и ему было приятно лопатить-перебирать прошлое по его меркам уже долгой жизни.

Алексею Даниловичу шёл седьмой десяток. Он почти сорок лет был воином и воеводой, побывал в десятках схваток, сеч и сражений, из которых чаще всего выходил победителем. Чего стоило долгое борение с Казанским ханством, освобождение от ордынцев Правобережья Волги! А осада и приступы Казани, когда он вёл полк на крепостные стены! Запомнился ему особо третий приступ, на который его полк шёл рядом с полком князя Владимира Воротынского. Под ливнем кипящей смолы, под камнепадом они добрались до верха крепостной стены. Захватили чуть ли не четверть её. Вот она, близка победа! Но тут, словно им на зло, во второй раз за время сражения за Казань прозвучали боевые трубы, вещающие об отходе войска. И всё-таки в конце концов они одолели неприступную крепость. Многим воеводам Иван Васильевич воздал почести, не обошёл честью и Басманова.

С той поры битв и сеч на Казанской земле и пошёл расти дар воеводы Алексея Басманова. То, что это так, подтвердилось три года спустя, когда окольничему Басманову всего с семью тысячами передового полка пришлось сутки с половиной драться против шестидесятитысячной орды крымского хана Девлет-Гирея. Хан заходил на Русь с юго-запада, надеясь, что на этом пути ему не будет преграды. Но хитрый замысел Девлет-Гирея был разгадан. Дозоры Басманова вовремя разглядели в степи движение орды. И Девлет-Гирей споткнулся о прочный заслон на рубеже Верхней Оки. Каждый воин тогда встал против девяти ордынцев, и они не пробили этот живой щит, дрогнули и отошли в поисках незащищённых рубежей. Сам воевода Басманов успевал бывать на всех трудных местах сечи, был ранен, но, перевязав рану, продолжал биться. И вновь Басманову была оказана большая царская милость. После сражения на Оке государь пожаловал окольничего Алексея Басманова званием боярина. Мало того, Басманова послали в Великий Новгород на почётное «княжение» — вторым государевым наместником.

Царская служба оказалась вольному воеводе не по душе. Не было у него желания спорить, препираться на вечевой площади со строптивыми новгородцами. Как избавиться от постылого служения, он не знал. Не пойдёшь же на поклон к царю и не скажешь, прогони, мол, меня, государь, с постылого места. Такого Иван Васильевич не допускал. И оставалось ждать случая.

Сей случай скоро подвернулся. Развязалась Ливонская война. Россия считала, что нужно вернуть испокон принадлежавшие ей земли по южному берегу Балтийского моря. Они были её со времён Владимира Святого. То-то воспрял духом Алексей Басманов и помчал в Москву просить государя о милости — отправиться на поля сражений.

Иван Васильевич принял Басманова без проволочек, а выслушав просьбу послать его на войну, скупо улыбнулся.

— Вижу, ты прирождённый воевода. Быть посему. Определю тебе полк, и пойдёшь. Я не забыл твою воинскую доблесть, жду и впредь радения за Русь и подвигов. А пока отдохни, ожидай моего повеления и грамоту старшему воеводе.

Алексей не засиделся в Москве. Уже через неделю он выехал с царским приказом принимать каргопольский полк, сформированный знакомым ему воеводой Игнатием Давыдовым. Сказано ему было идти на Нарву. Отправляясь из Москвы в Каргополь, Алексей долго беседовал со старшим братом отца, дядей Михаилом Плещеевым. Тот служил в Посольском приказе и многое знал о том, какие силы противостояли в этой войне русским.

— Нам, батюшка мой племянничек, придётся воевать за выход к Балтийскому морю не только с Ливонским орденом [8] Ливонский орден — немецкий духовно-рыцарский орден в Ливонии в 1237-1561 гг.; вёл войны за захват прибалтийских и русских земель, где основал своё государство, распавшееся в 1561 г. под ударом русских войск. , но и со шведами, а им и Польша будет помогать. Крепкий там орешек приготовлен для русской рати. Одно добавлю: Бог с нами, потому как за своё будем биться и без Балтийского моря России не должно быть.

Ливонская война затянулась на многие годы. Басманов участвовал во всех её больших сражениях, был трижды ранен. После взятия Нарвы за Басмановым прочно утвердилось мнение как о доблестном и храбром воеводе. В третий раз он был ранен при штурме Дерпта, и это тяжёлое ранение вынудило его покинуть поле брани. Нужно было залечить рану. И его увезли в имение на Левобережье Оки, неподалёку от Рязани.

Он приехал туда с большим желанием отдаться тихой мирской жизни, вместе с хлебопашцами пахать землю, выращивать сады, разводить пчёл. По случаю ранения он вызвал из Москвы сына Фёдора. Но тихой и мирной жизни не получилось. Благостно протёк всего лишь один год. Как-то утром в середине весны, когда он работал с дворовыми мужиками в саду, чистил и обрезал яблони, примчался молодой мужик из порубежной деревни и, соскочив с коня, покрытого пеной, выдохнул:

— Воевода батюшка, велено мне передать тебе, что татарва несметной силы идёт на Рязань. Да и нас крылом заденет.

Басманов бороду потеребил, думы закружились в голове, увидел лёгкий путь: собраться с сыном да и укатить в Москву, в палаты на Пречистенке. Да, глянув на Фёдора, круто изменил решение. Захотелось ему удержать сына от царской службы подольше при себе. Да чтобы побывал в сечах, узнал цену пролитой крови. А что воин из него мог получиться отменный, он в этом не сомневался. Нрав у Фёдора был огневой, силы и ловкости ему не занимать, с двенадцати лет владел мечом и саблей. Чем не ратник! И в сей миг, глянув на сына, Басманов понял, что тот и сам готов рвануться навстречу ордынцам, глаза его сверкали, молили: батюшка, идём сражаться с ворогами. Господи, как тут не уступить, хотя знал, что подвергнет Фёдора смертельной опасности. Да спрашивается, для чего тогда приставлял к сыну бывалых воинов учить ратному мастерству? И было оправдание перед царём, ежели тот прогневается, зачем его любимца подвергал опасностям. Да потому, что сам воевода и сыну должно знать ремесло отца. Так уж повелось в роду Плещеевых-Басмановых. Да и в самом Алексее взыграла кровь воеводы-воина. Как тут не порадеть за родную державу? Спросил, однако, сына: