Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

В Переяславле стольник Алмазов, едва поздоровавшись, сказал:

— Великий государь просил передать тебе, гетман, чтобы ты простил Рославца, не наказывал.

— Дорогой Семён Ерофеич, сейчас открылись новые обстоятельства его преступления, о которых, конечно, великому государю неведомо было. И судьбу преступника решать будет суд, не я. Кстати, где он?

— Здесь, в дальней горнице.

— Пусть приведут его.

Полковника Рославца вывели во двор, где под дубом стоял гетман, обивая плетью пыльный сапог.

— Здравствуй, Иван Самойлович, — заискивающе первым приветствовал Рославец.

— Здравствуй, да не засти, — холодно отвечал гетман. — Я было надеялся, что другого такого приятеля у меня нет, Пётр, а ты, забыв Бога, сговорясь с протопопом, хотел меня убить.

— Я ни в каком сговоре с протопопом не бывал, гетман. Моя вина одна, что без твоего ведома и отпуска поехал к государю.

— Ой, одна ли, Пётр? — прищурился гетман. — А у меня на руках есть скаска, писанная дорошенковским писарем, что вы ждали лишь согласия Дорошенко и даже крест ему целовали.

Голос гетмана вдруг загустел, поднявшись до крика:

— Может, мне ещё тот крест тебе показать?

Рославец побледнел и, всхлипнув, пал сперва на колени, а потом и ниц, растянувшись у ног гетмана.

— Прости, гетман.

— Я не Бог, — процедил сквозь зубы Самойлович и, оборотясь к генеральному судье Ивану Домонтову, сказал: — Назначь, Иван, суд, да в членах суда чтоб иереи были самые уважаемые. А протопопа нежинского Адамовича вели взять за караул.

— Хорошо, Иван Самойлович.

Каменный мешок не самое лучшее место в Стамбуле для простого смертного, а уж для Юрия Богдановича Хмельницкого [37] Хмельницкий Юрий Богданович (ок. 1641—1685) — гетман Украины, сын Богдана Хмельницкого. Разорвал союз с Россией, подписав с Польшей Слободищенский трактат (1660). В результате народного восстания отказался от гетманства. В 1670-х гг. перешёл на сторону Османской империи. тем более. Темнота с еле-еле иногда пробивающимся сверху лучиком света и духота, сдабриваемая запахом где-то рядом протекающих нечистот, и даже крысы, бегающие едва ли не по лицу пленника, не так донимают несчастного, как мириады клопов, не дающих ни днём ни ночью покоя. От них всё тело горит огнём, и иногда Юрию, уставшему от вечного, беспрерывного чесания и бессонницы, хочется взвыть волком. И он воет, но даже и на вой уже сил не хватает, вместо воя голос срывается на скулёж.

Благодаря скорее своей фамилии, чем способностям успел Юрий четыре года побыть гетманом Украины. Разорвал союз с Россией, подписав в 1660 году с Польшей Слободищенский трактат, с чем не мог согласиться народ и вскоре восстал и изгнал Юрия с гетманства. С того и пошли его несчастья, и своё тридцатипятилетие встретил наследник Богдана в стамбульской темнице. Вряд ли долго смог бы он выдержать это страшное заточение: либо разбил бы себе голову о камни, о чём уж начал подумывать, либо сошёл бы с ума.

Но вот в один прекрасный день (очень прекрасный!) Юрия вывели из каменного мешка, привели в жаркую турецкую баню, помогли сбросить пропотевшую, прогнившую одежду и в четыре руки мыли и мылили его исстрадавшееся, измученное тело. Лёжа на мраморной лавке под ловкими руками банщиков, Юрий ловил себя на мысли, что всё это видится ему во сне. Что вот он проснётся и опять окажется в каменном мешке, осыпанный кровососами. «Если проснусь, покончу с собой».

Но всё было в явь, просыпаться не пришлось. После бани его тело натёрли какой-то душистой мазью и сразу оно перестало зудеть и чесаться. Потом его одели в свежее платье, увы уже турецкое, и даже башмаки ему выдали турецкие, с острыми, длинными носками.

Уже ночью в темноте его отвезли во дворец, а там провели в кабинет султана, где хозяин сидел за огромным столом, углубясь в толстую книгу.

Не поднимая головы от книги, султан указал Юрию где садиться и ещё долго молчал, не желая отрываться от текста. Перевернув страницу, он наконец поднял голову от книги, спросил негромко:

— Ну как, Юрий?

Чем интересовался султан, было не ясно, но переспрашивать его не полагалось, и Юрий ответил то, что должно было понравиться султану.

— Всё прекрасно! — Имея, разумеется, в виду своё сегодняшнее чудесное избавление от клоповника и прогнившего рванья.

— Прекрасно, что «всё прекрасно», — улыбнулся султан. — Я рад, что ты умеешь ценить хорошее к себе отношение, Юрий. Ты в этом одеянии настоящий турок.

— Да, — смутился Хмельницкий, — надел, что дали, государь.

— А что, если тебе и веру мусульманскую принять.

«Только этого мне не хватало», — подумал Юрий, но, вспомнив клоповник, отвечал смиренно.

— Как будет твоя воля, государь. Однако я пострижен самим патриархом в монахи; это, наверно, сперва надо расстригаться.

Юрий, оказавшись в Стамбуле, постригся с единственной целью, дабы уйти в тень, чтоб забыли о нём, чтоб его не трогали. Однако его не забыли, по чьему-то навету нашли и упекли в каменный мешок, обвинив ни много ни мало в шпионаже в пользу Польши. И сколь ни доказывал Юрий, что та «Польша ни шла ему ни ехала», а в темницу таки загудел. Шпион!

— Ну, с патриархом бы я уладил, — сказал султан. — Тут важно твоё согласие.

«Моё согласие? Да кто тут его спрашивает?» Султан словно услышал мысли собеседника, сказал примирительно:

— Ну ладно, это дело десятое. Я что тебя позвал, Юрий. Хочу спросить тебя: не соскучился ли ты по булаве?

— Нет, не соскучился, отвечал Юрий, почувствовав в вопросе султана какую-то ловушку. Ещё скажи, что соскучился, отправит на плаху, да и сострит, чтоб голова по булаве не скучала. От этих «поганых» всего ждать можно.

— А жаль, — вздохнул султан. — Ныне твоя Украина без гетмана осталась. Осиротела.

— Как — без гетмана? — встрепенулся Юрий. — Умер, что ли, Дорошенко?

— Лучше б умер, — жёстко сказал султан. — Он передался царю, положил к его трону булаву. Шакал, настоящий шакал.

Мгновенно понял Юрий цель вызова его к султану и сразу почувствовал, как спина его стала выпрямляться, а грудь наполняться знакомым чувством собственной значительности и высокого достоинства. Тут же забылся каменный мешок и услужливая память задвинула его так далеко, словно было всё это давным-давно, почти в другой жизни.

— Ну так как, Юрий? Поднимешь булаву? Или, может, предложить её Серко?

— Нет Серко нельзя.

— Почему?

— Мужик. Быдло. Какой он гетман, разбойничий атаман!

Юрий уже жалел, что так необдуманно ляпнул, что не соскучился по булаве. Ещё как соскучился, но теперь, задним числом хвататься за неё ему казалось не то что соромно, а как-то не солидно. Подумает султан: мальчишка какой-то, то отказался, а то тут же запросил булаву Юрий надеялся, что султан сам вернётся к началу разговора и ещё раз предложит её ему. Тогда, слегка поколебавшись, можно будет и согласиться. А пока... Пока султан тянет жилы.