Аммиан Марцеллин - Падение Рима

(Да невдомёк было Клавдию, что прах его друга Кальвисия уже замурован в гробнице, заготовленной им загодя, ещё при жизни).

— Сегодня с утра я закупила на Тукской [72] Т у к с к а я у л и ц а — торговый центр Рима вблизи-Форума. Сам древний Форум находился на юго-западном склоне Капитолийского холма. старого фалернского вина с молодым мёдом три модия, греческого хиосского урну и вейского [73] Кислое вино худшего сорта. для рабов три урны. Начали грузить в повозку — она приедет ночью, и тут я увидела мужчину, который внимательно наблюдал за нами... Взгляды наши встретились, лицо у него сразу переменилось, и ничего лучшего он более не придумал, как чесать по-бабьи голову [74] Жест, по которому узнавали мужеложцев. , но этот жест мне показался нарочитым, хотя он и стал затем показывать на нашего раба-гиганта Асклепия...

А позавчера другая рабыня тоже видела, как кто-то прятался за каштановым деревом, наблюдая за нашим домом... — распорядительница оглянулась и, убедившись, что поблизости никого нет, добавила: — Клавдий, уж не Гонорию ли ищут?..

— По всем правилам её уже должны были давно искать...

— Значит, тайные сыщики до Рима добрались.

— Выходят, так... Будь осторожна и язык держи за зубами.

— Мог бы и не предупреждать.

— Это я на всякий случай, любовь моя... Скажи, а на раба-гиганта можно положиться?

— Что ты имеешь в виду?

— Можно в случае чего даже посвятить его в нашу с тобой тайну?.. Надёжный он человек?

— Вполне.

— Хорошо... После обеда пришли его в мой таблиц... Хотя, любовь моя, пойдём в мои покои, отдохнём пока...

После любовных утех Клавдий сразу заснул: всё-таки шестьдесят лет — это не двадцать и даже не сорок... Но силёнки у Октавиана старшего ещё имелись. Проспав часа полтора, он разбудил распорядительницу, которую тоже сморил сон, и сказал, чтобы она нашла Асклепия.

— А потом покажешь ему, за каким деревом прятался человек, которого видела рабыня.

Через какое-то время в таблин к хозяину вошёл раб, росту в нём было семь футов [75] Почти 2 м 16 см. . Клавдий Асклепия ещё не успел хорошо узнать, распорядительница купила его совсем недавно. В доме нужен был такой гигант для тяжёлых работ.

— Ты родом откуда? — спросил его Клавдий.

— Из Корсики.

— Был я там однажды. Скажу — прескверное место! Болота... Комары... Дикие нравы. С Сардинии южным ветром занесло туда травку. Помню, нашёл пучок между камней, сорвал былинку, растёр, понюхал и... захохотал. Сардоническая травка... Говорят, император Калигула её нюхал; однажды так нанюхался, что своего жеребца захотел ввести в сенат...

— Знатные люди на Корсике её тоже любят пробовать.

— А сам пробовал?

— Приходилось.

— Вот что, Асклепий, хочешь получить свободу?

— Хочу, хозяин.

— А для того, чтобы её заработать, нужно избавить наш дом от тайных наблюдателей... Они на Тукской улице следили за вами и за домом наблюдают...

— Много их?

— Пока двоих видели.

— Управлюсь и с большим количеством... Я их выслежу и удавлю. — Гигант показал на свои ладони, похожие на лопаты для выпечки хлебов... — Трупы же покидаю в Тибр...

— Вот и молодец! Но дам я тебе «вольную», как только приедет мой сын, а он, по моим предположениям, должен объявиться со дня на день.

— Согласен, хозяин.

Через два дня Асклепий доложил, что управился с теми двоими — и они уже кормят собой раков на дне реки.

— На нас не падёт подозрение?

— Всё шито-крыто, хозяин; тихо, без шума...

Антоний находился вне себя от злости — такого не бывало, чтобы два секретаря, самых хитрых и осторожных, бесследно исчезли... Бывали случаи, что тайные сыщики погибали по разным обстоятельствам, но так пропасть, чтобы никто и ничего про них не знал, — этого ещё не происходило. Словно в воду канули! (И тут Ульпиан в своих предположениях был рядом с истиной...).

В Риме что-то творится неладное... Если бы можно было бы поехать туда самому и оценить обстановку на месте. Но ехать туда нельзя: беглецы знают евнуха, да и человек он теперь заметный...

«Главное — спокойствие, во злобе решать такие вопросы не годится, поэтому, Антоний, успокойся, — приказал себе корникулярий. — Промахов допущено тобой и так немало... А Плацидия заранее не пожалела золота... За что, спрашивается?.. Знает, чем меня умаслить... Нужен я ей. Ведь по сути дела нет у неё, кроме меня, особо преданных людей во дворце. Подхалимов сколько угодно! И Плацидия это понимает... Положение у неё не из завидных... И здесь хватает проблем, и в провинциях... То тут, то там вспыхивают восстания обедневших колонов, беглых рабов. Как можем — тушим вспышки... А тут ещё беда — на юге распространилась чума... Пока ею охвачены два острова — Корсика и Сардиния... Наверняка туда завезли морские разбойники... У какого писателя я читал описание этой страшной болезни?.. Господи, помоги вспомнить! У Лукреция... Точно — у него: Тита Лукреция Кара...

Антоний прошёл в библиотеку, достал несколько его поэм, развернул: вот оно — изображение чумы в Афинах в начале Пелопоннесской войны...

«У людей поднимается огромная температура, наливаются глаза кровью, гортань изрыгает чёрную кровь, затекает шершавый язык. От человека исходит смердящий запах падали. Безысходная тоска соединяется с мучительными стонами. Мышцы охватываются судорогой, тело покрывается язвами, распаляются внутренности человека нестерпимым огнём. Иные бросались в воду, чтобы охладить распалённое тело. Многие низвергались вниз головой в колодцы. Люди бессильно корчились на своих ложах, а врачи, видя перед собой дико блуждающие взоры больных, что-то бормотали про себя и сами немели от страха. А люди, у которых уже путались мысли, хмурили свои брови, имея дикое и свирепое выражение лица, в ушах у них раздавался несмолкаемый шум, прерываюсь дыхание, и тело покрывалось потом. С хриплым кашлем брызгаю солёная слюна шафранового цвета. У несчастных тряслись руки и ноги, а после жара их охватывало холодом. С наступлением смерти разевался рот, заострился нос, растягивалась кожа на лбу, выпадали глаза и виски, твердели и холодели губы. Люди мучились по восьми или девяти дней, а если кто и выживал, то язвы по всему телу и чёрный понос всё равно приводили больного к роковому концу. Болела голова, из ноздрей текла гнилая кровь, люди лишались рук, ног и других частей тела, а иной раз и зрения. Люди валялись на улицах, издавая такой смрад, что к ним не решались приближаться даже хищные звери и птицы. Родные покидали друг друга, спасаясь от болезней, но и это ни к чему не приводило. Умерших хоронили кое-как или вовсе не хоронили. Прекратились все работы на полях и в самом городе. Всё было завалено трупами, не исключая и храмов, и часто один труп лежал на другом. Весь город был набит стекавшимися отовсюду людьми; и все они погибали от грязи, смрада и скученности жилья. Везде пылали похоронные костры, из-за которых обречённые люди дрались, желая сжигать своих, а не чужих».